и то же чрезвычайно скучно, сегодня, например, пил зеленый чай, вы любите зеленый чай, да, а вы, а я вот нет, мне показалось, что, если собрать осоки и залить кипятком, получится то же самое. Всего несколько подобных кадров, этот молодой человек, журналист, в пестрой кофте, вероятно, знает больше, чем подобный ему молодой человек в пестрой кофте тридцать лет назад, по крайней мере, в силу накопленного опыта, или нет, он кажется старше, впрочем, сколько ему, в нем уже гниет история, он, пожалуй, теоретически склонен к одержимости, если поместить его в другое изображение, в хронику, где вместо сюжета абстрактный набор кадров, или людей в креслах перед камерой, я помню, как началась катастрофа, мы тогда жили на такой-то улице, бабушка включила телевизор, мы сначала не поверили, но потом это стало происходить поблизости, в соседних квартирах, в общественном транспорте, потом были законы, каждую неделю новые, мы не успевали выучивать правила, мы не понимали, что делать, многие адаптировались, некоторые нет, я помню, как бабушка испугалась, вечером с работы пришла мама, я помню, как она села на табуретку в прихожей, не раздеваясь, и долго плакала, и так далее, они все произносят что-то такое, в разные временные периоды, разные люди, одни и те же люди, такие же, разные, такие же. Вечером Герхард внимательно рассматривает пустырь, вокруг ничего примечательного, он видит, как вдалеке загораются желтые точки фонарей, он слышит, как изредка у него над головой покрикивают вороны, пожалуй, единственные птицы, которых он различает.
Послесловие
В документальной короткометражке Йориса Ивенса Regen (Дождь; 1929) будничная городская жизнь оказывается прервана внезапным ливнем. Люди разбегаются, чтобы укрыться от стихии, улицы пустеют. Когда дождь заканчивается, жизнь города постепенно возобновляется. Нечто подобное происходит во времена бедствий, нарушающих привычный порядок вещей.
«Свидетельства обитания» – это многоголосие свидетелей катастрофы. Не рассказ о конкретной ситуации, которая, несомненно, стала отправной точкой, но универсальная притча о тоталитаризме, о подавлении личности, не без участия последней. Исследование катастрофы per se.
Внутри прогрессирующего, как инфекция, хаоса мир постепенно разрушается, поэтому «Свидетельства обитания» намеренно эклектичны, представляют собой коллаж из монологов, потоков сознания, публичных выступлений, вымышленных кинохроник и пропагандистских роликов. Здесь многие реальные явления доведены до радикального, почти сюрреального предела.
«Свидетельства обитания» уместнее не читать, а смотреть. Формально роман опирается на абстрактный кинематограф, где сознание зрителя вынуждено самостоятельно собирать картину целого. Отсюда обилие драматургическо-визуального материала и киноцитат – например, из «Одинокого голоса человека» Сокурова (с фрагментами Es war Erde in ihnen Целана) и «Человека с киноаппаратом» Вертова (с вкраплениями The Waste Land Т. С. Элиота).
Среди других предпосылок формы – монтажные техники Годара и, пожалуй, так называемый Nouveau roman. То есть «Свидетельства обитания», согласно принципам Роб-Грийе, не только стремятся к абсолютной субъективности (реальность возникает при наличии автора-наблюдателя – отсюда принцип всеобъемлющей кинематографичности, – а работа по реконструкции возлагается на читателя), но и интересуются человеком как таковым.
В тексте фигурируют пять реальных персонажей, единственных поименованных. Это кинорежиссер-документалист (Йорис) Ивенс, художники Герхард (Рихтер) и (Ив) Кляйн, постаревший актер, играющий героя беккетовского «Фильма» Бастер К(итон) и дизайнер мебели (Ханс) Вегнер. Каждый из них участвует в определенном вымышленном сюжете и своим присутствием вводит одну из ключевых тем: политический фанатизм, трудоемкость обретения свободы, побег от социума, представляющего угрозу для себя и мира, бытование человека внутри катастрофы, стремление к всеобъемлющей пустоте.
На коллажном фоне разобщенной истории развивается сквозной сюжет с участием четырех безымянных, невольно оказавшихся в замкнутом пространстве. Их жизнь взаперти пересказана сплошными неатрибутированными диалогами, бесконечной пьесой, возникающей ниоткуда и ведущей в никуда.
«Свидетельства обитания» сотканы из голосов, фиксирующих опыт человека внутри постепенного разрушения, и, подобно упоминаемой в романе кантате Il Canto Sospeso Луиджи Ноно, косвенно посвящены a tutti loro, всем им.
