Это боцман спокойно выложил с самого начала, а вот дальше — точно шлюз закрыли. Все красноречие Вильямс, которое она изливала на голову пирату, расписывая ужасы каторги на Рилос-Таро и неприятные ощущения от пеньковой веревки на шее, пропало втуне. Саммерс замер истуканом и, казалось, вовсе не слушал. Пялился крабом куда-то в стену.
— Расскажи, кто вас так отделал? Я не скрою, корабль Черного Пса Морено — лакомый кусок, и мы вас, как это, не заслужили…
— Я могу замолвить словечко…
— Всего лишь год на местных копях или вся жизнь на рудничном колесе…
— Если есть еще важные новости о других судах, то возможно полное восстановление…
Саммерс молчал.
Под конец, когда Дороти уже не выдержала, стукнула бокалом об стол и приказала Сэмми позвать матросов, чтобы увели, Саммерс отмер и сказал неожиданно тихо:
— Хорошо дерешься, капитанша. Лучше многих. Меня никто не мог положить в кулачном бою. И Морено тоже, особенно когда у него в руках палаш. Ты — смогла.
— В мои цели не входило производить впечатление на пиратов, — холодно ответила Дороти. — Я берегла свою команду. И хотела бы уберечь ее в дальнейшем, и поэтому я последний раз спрашиваю, кто напал на вас?
Но Саммерс опять замолчал.
Матросы увели его к остальным — на палубу. Дороти не рискнула запирать головорезов в трюме — неровен час в темноте передушат охрану. А наверху часовым удобно. Тем более фонари горят и луна почти полная — незаметно кандалы не снимешь.
Вино закончилось уже заполночь. Опьянения почти не чувствовалось, как всегда, только в голове слегка шумело. Дороти вышла на палубу, освежиться.
Все было в порядке — паруса сложены в ожидании утреннего ветра, масляные светильники яркими пятнами рассеивали темноту, двое часовых тихо переговаривались за игрой в карты. Еще двое расслабленно сидели у борта, но с пленных не сводили глаз — еще бы, за такие деньги можно и сутки не поспать.
Пираты спали, кто как. Из угла, где положили раненых, раздавались тихие стоны, перемежающиеся с молитвами, потом кто-то захрипел и начал звать в бреду мать. Пираты беспокойно пошевелились, но на ноги встал только один — сам Черный Пес, в свете ламп мелькнули изгибы щупалец, которые оплетали и спину тоже. Потянув за собой остальных, связанных с ним единой цепью кандалов, он двинулся туда, где стонали. Опустился на колени, окунул в ведро с водой кружку и дал раненому напиться, потом наклонился ниже, закрыв от Дороти широкой спиной происходящее.
Командор шагнула вперед, придержав за плечо часового, который уже хотел пойти разобраться.
— Отставить. Я сама.
И подошла ближе, осторожно переступая через спящих. Морено к этому времени уже выпрямился и теперь просто расслабленно сидел рядом.
Раненый затих.
Подойдя ближе, Вильямс поняла, что навсегда — от ран не умирают, так странно вывернув шею. Впрочем, парень был не жилец, даже на расстоянии чувствовалось, как сильно нагноилась рана.
— Черный Пес дарует последнюю милость? — спросила Дороти.
Ей было интересно. Черный Пес Морено — легенда морей. Неуловимый, жестокий, беспощадный. И все-таки она его поймала. Она, Дороти Вильямс.
Пират вздрогнул, очнулся от глубокой задумчивости, чуть двинул головой на звук голоса, но целиком не повернулся, точно посчитал говорящего не достойным своего внимания.
— Я неграмотный пират, мэм. Красивых слов не знаю. Он мешал мне спать.
Ха! “Мэм”! Так обращались только к старухам. А ей двадцать девять.
Дороти сложила руки на груди.
— Завтра к полудню мы доставим вас в Йотингтон. Мои люди проследят, чтобы вас поместили отдельно, а то к утру вы передавите всю команду. Но можете составить компанию мне — за вином и ужином, проводите вольную жизнь.
— Не бесплатно?
— Да, и вы знаете, в обмен на что.
Черный Пес наконец соизволил обернуться и посмотреть на Дороти. Его единственный глаз (второй был прикрыт плотной повязкой), под которым наливался чернотой синяк, заходящий на скулу, почти целиком заплыл, но даже через эту щелочку Морено ухитрился взглядом показать все, что он думает о предложении. Разбитые губы изогнулись в усмешке, он осмотрел Дороти внимательно и цепко, точно на рынке прицениваясь, оскалился и, медленно подбирая слова, проговорил:
— Благодарствую, мэм, но я простой парень. Не приучен столоваться с благородными дамами. Хотя в другое время и при других обстоятельствах вам, мэм, стоило бы больших усилий избавиться от моего общества.
— Угрожаешь даже из кандалов?
— Упаси бездна угрожать той, кто разметала моих ребят, точно мы бордельные девки. Не понимаю, зачем такой вообще нужна команда? Мне интересно, мэм. И да, я люблю и женщин, — он многозначительно ухмыльнулся, словно Дороти предложила ему разделить постель, — и выпивку. Много чего люблю. Но сегодня я слишком хочу спать. А завтра буду занят: знакомство с палачом случается раз в жизни, тут как на свадьбе — отвлекаться нельзя.
— Что ж, тогда спокойной ночи, капитан Морено, — пожелала Дороти, приказала выкинуть мертвеца за борт, увести Черного Пса подальше от его людей и присматривать за ним отдельно.
Морено не сопротивлялся, дал себя расковать и приковать снова уже к бортовому кольцу. Привалился к переборке и спустя несколько мгновений задышал ровно, забывшись сном.
Казалось, ему были нипочем и ночная прохлада, и предстоящий суд, и то, что он пять минут назад убил человека.
У Дороти внутри заскреблось дурное предчувствие, но она отогнала его, заставив себя думать о предстоящей награде, а также о скорой встрече с ростовщиками, которым принадлежали выкупленные земли. С такими деньгами и безупречной родословной Дороти снова станет завидной невестой. И никакая она не “мэм”! И женихов у нее теперь будет — хоть в бочки засаливай.
Некстати подумалось, что, наверно, когда Черный Пес склоняется над женщиной, татуированные щупальца у него на спине мерно двигаются в такт, и он привстает на локти, а потом…
Резкий звук вырвал Дороти из странных и неуместных фантазий.
Это всего лишь плеснуло за бортом — акулы явились на похороны.
Глава 2. С корабля на бал
Йотингтонские балы были отдельной разновидностью пыток. Жара, многослойная парадная одежда, кислое вино. Но главной бедой было не это…
Самым главным мучением вечера являлись танцы.
Командор Вильямс, которую за ее долгую жизнь пытались обучить этой премудрости целых три учителя (безуспешно), танцевать не любила, не хотела, а главное — не умела. Чувство внутреннего такта, которое позволяло другим не сбиваться с ритма движений, у Вильямс отсутствовало.
Бедные кавалеры стоически терпели ее деревянные па, трагически морщились, когда она наступала им на ноги, и старались при следующих звуках музыки
