А студия нам нужна очень классная. Хотя бы на сутки. Потому что у нас будет арт-терапия. И это должно быть… офигенно.
— … сегодня не успею, завтра на почту пойду. Так что через день сможешь забрать перевод. Через день, слышишь меня?
Цифры на желтом табло телефона отсчитывают назад оплаченное время, и я вижу, что нам осталось минуты полторы, не больше.
— Конечно, заберу! Спасибо, ма! Я только в этом месяце, а потом, после сессии опять пойду на работу. Ну, на подработку, до осени. Меня уже обещали взять. В очень классное кафе, так что деньги будут!
— В кафе, э-эх! Не для этого мы с отцом каждую копейку складывали, чтобы ты за кем-то столы вытирала!
Всё как всегда. Она просто не понимает. Не может понять, что если я студентка и получаю стипендию, все равно не могу ходить с гордо задранным носом и аккуратными конспектами в сумке. Нужно работать. Нам всем сейчас нужно работать — после вуза нас никто не возьмёт на предприятие, не будет нянчиться с младшими сотрудниками, как это было у моих родителей.
Мы никому не нужны. Даже универу, который нуждается в нас, пока мы учимся на платном. А таких бесплатников, как я, вообще, еле терпят.
Время сейчас такое. Сложное. Начало века, миллениум, все дела. Только моим родителям этого не объяснишь.
Снова смотрю на мигающие точки на желтом табло. Десять секунд. Девять. Восемь. Семь.
Наш разговор вот-вот прервётся, а мне надо успеть.
Успеть на метро — тут метров двести, не больше. Успеть, пока не начался дождь, резкий и нежданный, как всегда бывает в мае. Небо надо мной набухло, посерело и прямо-таки сочится влагой, в воздухе до головокружения пахнет озоном, и свежая зелень на фоне грозовых облаков выделяется ещё ярче, контрастнее.
На все это я смотрю, слушая последние родительские наставления и помня о том, что если я не добегу на метро, то не попаду к нам в общагу на ужин — сегодня меня кормит двести пятая комната. Зря я им, что ли, рефераты с докладами по педагогике писала?
— Послезавтра получишь перевод и позвонишь! Поняла? Мы тут посылку тебе собирать будем, поездом передадим! Женька! Женька, слышишь меня, горе ты мое, луково…
На этом нас разъединяет и одновременно тяжёлая первая капля падает на асфальт. За ней ещё одна и ещё. Через полминуты вся земля по ногами становится темно-серого цвета, а с неба, покрытого причудливо клубящимися облаками, льёт как из ведра.
Всё-таки, я не успела. Прощай, ужин с соседями из двести пятой! Когда-нибудь мы с тобой встретимся, но не сегодня.
Стою, глядя сквозь прозрачные стены кабинки на стекающие по стеклу крупные капли и посмеиваюсь про себя. Глупая привычка, никак не избавлюсь. Всегда веду с собой странные разговоры. Правда, мой куратор на кафедре говорит — если вас тянет поговорить со стенами и с телевизором, ничего страшного. Хуже, если стены и телевизор начинают вам отвечать.
Сейчас я разговариваю с дождём. И он не молчит в ответ, а шумит, уютно и по-доброму, обдавая издалека рокочущим громом, шелестя листьями высоченных каштанов, обступивших телефонную будку. И ему все равно, что из-за него я останусь голодной. Он такой приятный и добрый, этот дождь. И, наверное, совсем не холодный, ведь уже самый конец весны.
Делаю шаг из кабинки — один, второй. И тут же заскакиваю обратно. Похоже, с добротой и теплотой я ошиблась. Холодные струи мгновенно попадают за шиворот, неприятно щекочут спину, а промокшие руки покрываются гусиной кожей.
Ну, и зачем я это сделала? Теперь мне по-настоящему холодно, футболка и юбка промокли и липнут к телу, а стоять мне здесь ещё… Да не знаю сколько!
Может, заболею.
И провалю нашу субботнюю арт-терапию? Ну да, конечно. Не имею я на это ни права, ни желания.
С сочувствием смотрю на редких прохожих, бегущих по центральной улице в подземный переход, чтобы быстрее спрятаться. Почти ни у кого из них нет зонтов. Сегодня был отличный день с самого утра, и даже синоптики по радио — и те не обещали осадков.
Человек предполагает, а бог располагает, как сказала бы моя мама — и, вспоминая эту поговорку, я опять трясусь в беззвучном смехе из-за того, что лезет мне в голову. Или это от холода?
Ну зачем, спрашивается, зачем я вышла из кабинки? Любопытство, черт возьми. Всегда оно толкает меня на глупые поступки. И время идёт, а я ничему так и не учусь. Двадцать два года уже, а веду себя как первоклассница. Так бы тоже сказала моя мама. Но в этом случае я бы с ней согласилась.
Из перехода напротив выныривает стайка прохожих, но тут же забегает обратно — правильно, умные люди, не то, что я. Только одна фигура, отделяясь от остальных, движется дальше по улице — кажется, ей плевать. И на дождь, и на промокшую тут же одежду, и на лужи, в которые она наступает, хулигански разбрызгивая воду, специально поднимая весёлые брызги.
Вернее, он. Не она, а он. Это парень, в футболке и джинсах, промокший с головы до ног, как будто его окатили из ведра. Хотя, нет. Вернее было бы сказать — как из душа. В английском, зачёт по которому я сдавала на этой неделе, есть такое выражение — shower rain. Вот оно больше подходит тому, что творится на улице. Как будто кто-то наверху задумал превратить нашу землю в одну большую, наполненную до краев ванную.
Не замечая, что мысли снова уплывают куда-то в сторону, присматриваюсь к единственному прохожему внимательнее. Выпендривается, точно. Привлекает к себе взгляды — ясно же, что все, кто сейчас спрятался, глазеют на него с недоумением — зачем он это делает? А ему это не важно, просто потому что нравится быть в центре внимания. И внешний вид у него такой же — вызывающий, броский, чтобы больше выделяться, больше взглядов получать. На запястьях — кожаные феньки-шнурки и браслеты, на промокшей футболке — броская надпись не совсем пристойного содержания, в ушах… по крайней мере, в том, которое я вижу из-под взмокших, откинутых назад кудрявых волос — несколько серёжек-колечек — ещё одна маленькая, но яркая деталь, чтобы выделиться.
Мой взгляд спускается ниже, и сквозь просвечивающую, прилипшую к телу футболу вижу провод, тянущийся от спущенных на шею наушников к поясу джинсов с очень низкой посадкой. Ну, конечно, даже джинсы этот пижон предпочитает носить так, чтобы люди оборачивались! Но меня тут же отвлекает другое — в одном из передних карманов я замечаю выглядывающий плеер. И возмущение, а после — неожиданный восторг охватывают меня. Возмущение — потому что нельзя же так с техникой! Она промокнет под дождём и обязательно сломается. А во-вторых… на моей памяти это первый плеер такого размера, который помещается в карман — супер-маленький, и… наверное безумно дорогой. Прищурившись, пытаюсь рассмотреть, какая модель спрятана в кармане у выпендрежника — и чувствую на себе ответный взгляд.
