Мысли останавливаются, я испуганно прячусь за телефон- автомат, прикреплённый к стене будки, но тут же выглядываю снова, чтобы не потерять его из вида. Ну, вот, доразглядывалась! Теперь он тоже смотрит на меня, и расползающаяся по его лицу улыбка говорит о том, что он заметил, куда я пялилась. Но я же совсем не разглядывала его ниже пояса, черт! Мне интересен был плеер!
Только попробуй это докажи сейчас, когда он просто стоит и смотрит, не обращая внимания на то, что с неба льёт и льёт, а капли дождя стекают по его лицу. И по одежде. И попадают на плеер, наверное… А он даже не пытается их вытирать — просто ещё раз откидывает назад вьющиеся волосы, стряхивая с них воду. Бедняга, нелегко ему, наверное, с такой шевелюрой — даже мокрые пряди упрямо скручиваются в завитки, что же происходит, когда они сухие? Понимаю, что эта мысль уже никак не связана с интересом к нему как проходящей фигуре — я часто так развлекаюсь, разглядывая случайных людей. Психолог без насмотренности — все равно что музыкант без знания нот, или художник без кистей, или…
Черт, он идёт ко мне.
Сюда, в мою будку, где одной мне тесно, и где этот идиотский телефон-автомат нового поколения занимает почти все пространство. Зачем только надо было менять старые пластмассовые, синие и маленькие?
Затем, что любители тупых развлечений прижигали их спичками, срывали диски и трубки, и мэрия установила более прочные и современные аппараты, шепчет мне упрямый голос, который я привыкла называть внутренним контролёром.
Мне без него никак — в любых ситуациях, как бы растеряна я ни была, он четко и по полочкам раскладывает все в моей голове, выводя из самых глупых, а иногда и безвыходных ситуаций. Я долго пыталась понять, что это такое и даже нашла теорию Юнга об анимусе, и наверное, это всё-таки он, даёт о себе знать, но…
Но сейчас умолкает даже анимус.
Все, на что меня хватает, это стоять и наблюдать, как приближается этот экстремальщик, надеясь, что, может, он и не ко мне. Может, ему надоело выделываться и он решил подождать рядом, в одной из кабинок, вон их сколько ещё. И все пустые, только в одной пытается разнести уже новый телефон малышня лет десяти.
— Эй! Пустишь меня? Тут, вообще-то, мокро.
Какой неожиданно низкий, очень взрослый голос. Не думаю, что он меня старше — а ощущение того, что говорит какой-то… мужик. Серьёзный. Или нет, не серьёзный, он даже этими словами ухитряется цеплять, задираться. Скорее… опасный?
Ну, что, блин, за глупости? Чем опасный?
Но, опуская взгляд, я неожиданно замечаю свою руку, перегородившую вход в кабинку — мой новый знакомец стоит, уперевшись локтями в металлические рамы по бокам кабинки, слегка раскачиваясь при этом.
Ясно, от чего это ощущение опасности. Напористое поведение, до мелочей в жестах, вся невербалка прямо-таки кричит об этом. И эта нависающая поза, и раскинутые руки, и склоненное ко мне лицо. Он срезает дистанцию слишком быстро, не дав мне опомниться. Помимо воли замираю, наблюдая, как с его ресниц на щёки капают мелкие капельки, и он быстро-быстро щурится, как будто от щекотки, или… подмигивает мне?
Тоже мне, пикапер. Собираюсь с мыслями, стараясь показать ему своё спокойствие и что со мной такие приёмчики не пройдут.
— Здесь занято. Рядом полно свободных кабинок.
— Да ладно! Там скучно, — говорит он. — Не хочу один торчать, вдвоём веселее.
У него очень яркая, красивая улыбка, такой себе капризный рот — выразительно изогнутая верхняя губа и пухлая нижняя, девчонки от такого с ума сходят. Он это знает и сейчас откровенно этим пользуется — специально прикусывает нижнюю губу крупными белыми зубами, не переставая при этом улыбаться.
Но руку мою не убирает, ждёт.
— Тут очень тесно, — говорю я, пока моя ладонь сама по себе ползёт вниз. — Давайте лучше не будем валять дурака. Вы сами сказали, что это может затянуться… надолго.
Моя рука безвольно падает, освобождая ему проход, чем он тут же пользуется, запрыгивая внутрь. Конечно же, чтобы не прикасаться к нему, я вжимаюсь в стенку позади себя. И конечно, прикасаюсь, как только он делает шаг навстречу — своей грудью к его груди, животом к его животу. Теперь я даже чувствую этот чертов плеер, острым уголком впивающийся мне в бок, и… надеюсь на этом все закончится, он не будет прижиматься ко мне ещё теснее. Руками, согнутыми в локтях, он упирается в стену рядом с моим лицом и, склоняя голову, щедро обдаёт мелкими брызгами с волос.
Ему весело. Он смеётся.
— Нет, будем.
— Будем — что?
— Ну, всё. Валять дурака. Или что ты там сказала…ли. Слушай, давай на ты? Не люблю я это выканье.
А я как раз очень люблю. Оно даёт мне ощущение безопасности и власти над ситуацией. Которой сейчас у меня абсолютно нет. Ещё и анимус, как на зло, заткнулся.
Эй, внутренний голос, разумное существо, мой контролёр и помощник! Куда ты пропал, когда мне так нужен?
— Я не против. На ты так на ты.
Что? Почему я это сказала? Интересный психологический феномен, когда открываешь рот с намерением сказать одно, а говоришь совсем другое. Видимо, мне это только предстоит изучить, жаль, что на собственной практике.
Или, не жаль? Совсем не жаль? Не зная, что и думать, продолжаю наблюдать за ним в попытке понять, что он собирается делать.
А он ничего не собирается. Только смотрит, и его глаза начинают весело поблескивать. Красивые глаза, как и сам он, стоит признать. Тёплого карего цвета, с золотистыми крапинками. И сам он весь какой-то тёплый, жаркий — загорелая кожа, густые каштановые брови и ресницы, волосы, наверное, того же оттенка — сейчас они темные от воды и продолжают упрямо кудрявиться. И мне не холодно, несмотря на мокрую одежду, липнущую к телу. Мокрую, но не такую как у него. С него все ещё продолжает течь, прямо на меня.
Он внимательно следит за моим взглядом и, замечая, как я кошусь на него, на секунду отодвигается.
— Понял. Момент.
И удивительно быстро для таких тесных условий, стаскивает футболку через голову, дергая при этом многострадальные наушники, которые остаются на нем как как единственное, в чем он одет выше пояса.
Но его это не слишком беспокоит и он просто бросает мокрую футболку на крышку телефона за своей спиной.
— Вы… Ты что делаешь?!
— Грею тебя, — он снова прижимается ко мне, теперь уже горячим телом. — Должна же от меня быть какая-то польза. Чтоб ты меня не выгнала.
Психологический феномен повторяется — вместо того, чтобы резко ответить, что сейчас именно так и случится, я открываю рот, но его новая улыбка меня обезоруживает — и я молча опускаю глаза, шире растопыривая руки, чтобы хоть ими не дотрагиваться к его голой груди или плечам.
— Тебя как зовут?
Он так интересно говорит — этот взрослый грудной голос и ребяческие задиристые нотки. Есть в этом своя изюминка. Его точно ни с кем не спутаешь. Да и я сегодня в ударе. Не могу представить, чтобы в другое время я вот так обжималась в кабинке телефона-автомата с кем-то полуголым, не узнав даже его имени.
