Варя осторожно взяла баночку. В тот же миг Сметанка напомнила о себе — требовательно топнула передней ногой. Варя вздрогнула, посмотрела на лошадь. Ноздри её раздувались, уши дергались рывками. Она поджимала задние ноги, будто собиралась встать на дыбы. Потом вдруг вскинула голову и заржала громко, тревожно, аки жеребёнок перепуганный.
Чего это с ней? Никак зверя какого почуяла.
Однако вокруг было всё спокойно.
— Ответ держи, когда спрашиваю. Откуда… — Варя повернулась к девке и обмерла. Нет никого. Убежала та так быстро и бесшумно, да ещё и корзину свою прихватив, словно исчезла.
— Вот так чертовщина. Господи, помилуй!
Княжна перекрестилась и спрятала баночку в кожаную походную сумку, которую носила на ремне через плечо.
К обеду того дня небо затянуло непроглядными серыми облаками и вскоре заморосил холодный противный дождь. Варя скучала. В Отраде летом гостей всегда было много, но в последние два года батюшка часто хворал и за это время одичал как будто: никого не принимал у себя и сам никуда не ездил. Характер его из-за хворей и преклонного возраста совсем испортился.
Может быть, именно по этой причине Варя так сблизилась со своей горничной Нюрой. Гуляла с ней в саду, рисовала её портреты, читала вслух сказки, стихи или повести, которые присылала старшая сестра из столицы. Пыталась даже учить свою девку складывать буквы в слова, но быстро забросила это дело. Хотя от природы та и была неглупой, однако чтение давалось ей с большим трудом. Варя в конце концов решила не мучить Нюрку. Ей ведь без надобности эта наука.
Вечером, устроившись с Нюрой у огня, начали читать новую сказку. По первому впечатлению история была хороша. Но дойдя до описания облика принцессы заморской, Варя разочарованно вздохнула и замолчала.
«Юная, белолицая, с золотыми волосами, небесно-голубыми очами и с ресницами чёрными, как смоль».
Да что же это такое! Все героини в сказках про любовь на одно лицо.
— Так что, барышня, какая она? Не томите.
И тут Варя, спрятав усмешку и сделав вид, что читает, но поглядывая на Нюру, произнесла:
— Была она смуглой от загара, с волосами цвета пшеницы спелой, с глазами серыми, яркими, с ресницами… пусть и светлыми, но зато длинными.
— Это вы правду читаете?
— Сама посмотри. Так всё и написано чёрным по белому.
— Странно тогда…
— Что странно тебе?
— Да некрасивая она какая-то получается.
— Отчего это?
— Ну, кожа с загаром, как у крестьянки. А она ведь принцесса! И глаза какие-то неприглядные.
— Так уж и неприглядные? Сказано ведь — яркие.
— Это на белом лице казались бы яркими. А на тёмном, да ещё и с ресницами светлыми! Никак мысленным взором не нарисую себе красоту эту.
Варя так резко захлопнула книгу, что Нюрка даже вздрогнула.
Ничего себе, учёный какой нашёлся! Да что она понимает? Недавно вон влюбилась в конюха, на которого просто без слёз не посмотришь.
Слава богу, Варя вовремя вмешалась и заставила одуматься Нюру. Сама ей после подходящего жениха найдёт. А то срам просто. Княжна пристально уставилась на девку, напустив на себя самый суровый вид. Нюрка вспыхнула и отвела глаза. О, никак догадались, кого Варя только что описала?
— Это вы? И вовсе ресницы у вас не светлые. Пущай чуточку только…
— Нюра, ступай пока по хозяйству. Шутку мою забудь, а то будешь казниться. Я тебя знаю. Зла не держу. Просто захотелось одной немного побыть.
Нюра перечить не стала, ушла, тихонько притворив за собой двери. А Варя, размышляя о том, стоит ли читать сказку дальше или начать новую, обнаружила вдруг себя с зельем в руках подле большого зеркала, висящего рядом со шкафом. В полумраке комнаты невозможно было рассмотреть истинный оттенок кожи, но Варе показалось, что лицом она такая же тёмная, как и крестьянки в поле. А во всём виноваты верховые прогулки, которые княжна обожала. Ох, не задумывалась о последствиях, когда забывала головной убор дома. Вот и расплата — ненавистный загар. Варя сердито сдвинула брови. Через месяц Елисея, её жениха, ждут с визитом в Отраду. Но получается, она совсем не готова к этой встрече? Елисеюшка служил в столице при дворе и, разумеется, уж насмотрелся на светских дам. А Варя разве сравнится теперь с ними? Да тамошняя прислуга, наверное, белее и румяней, чем она сейчас.
Аккуратно открыв пробку, Варя поднесла баночку к лицу, послушала аромат и невольно восхитилась его пьянящим букетом.
— Будто не мазь, а вино цветочное. Диво какое.
А что, если та зеленица правду сказала и оттого она так бела, что мазью этой пользуется? Но всё же боязно вот так намазаться неизвестно чем. А может быть, на Нюрке сперва проверить? Или на какой другой девке, желательно совсем тёмной и в прямом и переносном смысле. Как поступить?
Неожиданно на зеркало упал луч заходящего солнца. Варя обернулась к окну и залюбовалась. Как же красиво. Дождь прекратился, тяжёлые грозовые тучи отступили от горизонта, и взору открылся вид на ещё пока светлую полосу бирюзового закатного неба.
— Что же я сомневаюсь? Вот он, знак мне.
Варя, взболтав содержимое банки, вылила на ладонь немного густой жидкости. И уже без всяких колебаний размазала её по лицу. Мазь быстро впиталась, слегка пощипав кожу. Варя пристально уставилась в зеркало.
— Эх, глупо ждать мгновенного чуда. Нет, точно, лицо вот так за вечер не изменится. А вдруг? Нет-нет. Нужно проделать несколько процедур.
Наверное, княжна ещё долго таращилась бы на своё отражение, как заворожëнная, но неожиданно сморил её тяжёлый сон. Добралась до кресла и забылась. Спала крепко, без сновидений, пока не похлопала ее по плечу чья-то грубая неласковая рука.
Варя с трудом приоткрыла веки. Над ней склонилась Агриппина Ивановна, старшая из служивых по дому. Она нянчила Вареньку ещё в детстве, а потому княжна иногда звала её попросту мамкой.
Варя хотела было спросить, отчего это Нюрка не пришла её ко сну провожать, но язык будто приклеился к нëбу так, что и не отлепишь. Получилось только промычать что-то бессвязное. Агриппина Ивановна тут же заохала:
— Святые угодники! Дух-то винный какой стоит. Ой, а сами — ни тяти, ни мати. Барышня-я-я! Варвара Фёдоровна, разве можно одной так! А бутыль-то куда спрятали?
Варя и вправду чувствовала себя скверно, будто с похмелья. Голова жутко потяжелела. Казалось, попытка заговорить вновь в висках отзовется болью. Но ответить Агриппине Ивановне следовало непременно. Вишь, чего придумала! Клевещет стоит бессовестно и, даже глазом не моргнëт. И хоть Агриппина Ивановна была старше Вари в три раза и пользовалась почётом у
