Книга Мистические истории. Абсолютное зло - Джулиан Готорн

О самих зловещих чудесах герои говорят подчеркнуто обыденным тоном, ведь это в каком-то смысле часть их жизни, насущная проблема. «Как, черт возьми, вы будете улаживать дело с привидениями?» – вопрошает старый фермер, как будто речь идет о чем-то вполне земном, наподобие запутанного судебного казуса. И по той же самой причине история завершается… поездкой миссис Ратледж за коробкой мыла.

И вновь перед нами антикварная готика – две новеллы Монтегю Родса Джеймса. Загадочные артефакты, тайны прошлого, зашифрованные рукописи, но… столь же прозаично и столь же убедительно, как и картины жизни фермеров в исполнении Эдит Уортон. Персонаж «Альбома каноника Альберика» – историк из Кембриджа (то есть «коллега» автора) по фамилии Деннистон – точнее, пишет Джеймс, «назовем его Деннистон», как бывает, когда рассказывают о реальных лицах что-то деликатное и потому стараются соблюсти частичную анонимность. Он отправляется во Францию, в городок Сен-Бертран-де-Комменж, и осматривает церковь Святого Бертрана – и городок, и церковь действительно существуют, они описаны в немногочисленных, но колоритных подробностях (вроде чучела крокодила над купелью), так что читатель с ходу погружается в атмосферу средневековой старины и научного поиска. И только тот, кто знает, какого рода история перед ним, с самого начала подозревает, что зарисовками из жизни ученых дело не закончится.

Между прочим, это самая ранняя из готических новелл корифея жанра. Джеймс был крупный медиевист, специалист по средневековым рукописям, составитель ряда каталогов рукописных собраний, автор книги об апокрифах, профессор Кембриджского университета. Первой его аудиторией были собственные студенты: почтенный профессор рассказывал им под Рождество (а как же иначе!) истории и только потом публиковал; его «художественное» наследие невелико по объему (три с лишним десятка рассказов), но чрезвычайно значимо для истории «литературы ужасов» и до сих пор пользуется популярностью: так, на Рождество (!) телекомпания Би-би-си показывает короткометражки по мотивам его новелл.

Тот самый альбом, о котором говорится в заглавии, – это подшивка старинных рукописей, которую приобретает Деннистон. Причетник собора продает ее по смехотворно низкой цене, и всякий, кто хорошо знаком с фольклором, откуда антикварная готика позаимствовала немало мотивов и сюжетных ходов, в этот момент насторожится: так продают прóклятые вещи, те, от которых предыдущий владелец всеми силами стремится избавиться. Деннистон предлагает больше – как специалист, он понимает, что столкнулся с уникальным материалом, но причетник отказывается брать больше двухсот пятидесяти франков, а после заключения сделки заметно успокаивается и как будто «превращается в другого человека». Тут уж точно впору начать беспокоиться за любознательного историка, однако тот продолжает радоваться покупке и благодушно позволяет дочери причетника надеть себе на шею серебряный крест. Сейчас ему больше всего на свете хочется засесть в гостиничном номере и изучить ценное приобретение.

Джеймс искусно нагнетает красноречивые подробности, которых не замечает счастливый Деннистон, но это как раз тот случай (типичный для данного жанра), когда читатель видит и понимает больше, чем персонаж. Крест кажется слишком тяжелым, и историку хочется его снять при первой возможности; причетник настойчиво предлагает проводить гостя; услышав, откуда он вернулся, хозяйка гостиницы беспокоится и оставляет в доме на ночлег двоих крепких слуг. Что-то подобное знакомо всем с детства, с тех самых пор, когда на утреннике ребятишки, заметив волка (актера), кричали зайчику (тоже актеру): «Беги скорее, за елкой прячется волк!» Но простота приема вовсе не означает, что он в какой-то момент перестанет работать, – и читателям «Альбома…» предстоит немало жутких минут.

Оценить страшную и увлекательную историю не помешают «профессиональные» подробности, щедро рассыпанные Джеймсом по всему тексту: здесь есть не только подробные описания, но и буквальные, весьма обширные латинские цитаты из таинственной рукописи. Они создают совершенно особенный эффект присутствия, похожий на тот, который вызывало описание выставленного в музее сапфира у Блэра. И подобно черной записной книжке, альбом, по лукавому уверению Джеймса, находится в конкретно поименованной коллекции. В конце концов, перед нами не сказочное Средневековье, а мир современности, где зловещую тайну можно «обуздать» средствами науки, – изображение страшного чудовища сжигают «во избежание» (вполне архаичная практика уничтожения опасного колдовского артефакта), но предварительно фотографируют, ведь для людей науки информация обладает специфической ценностью. Другое дело, что местонахождение самого страшилища, сбежавшего со страницы, неизвестно, и читателю, пусть и отлично понимающему, что перед ним всего лишь занимательный вымысел, становится не по себе – а вдруг оно бродит где-то рядом?

Другая новелла Джеймса, «Вид с холма», вновь представляет нам университетского преподавателя, по фамилии Фэншо, отправившегося в отпуск к своему другу, который живет в глухой провинции. Но начинается история идиллическим пейзажем, открывающимся за окном поезда. Новелла не такая большая, а на описание в самом ее начале тратится без малого полстраницы – почему? Да потому, надо полагать, что важно погрузить читателя в атмосферу покоя – разумеется, обманчивого. Вообще мастера готической новеллистики часто строят повествование таким образом, чтобы читатель буквально почувствовал себя на месте героя: подобный «эффект присутствия» делает страх и удивление намного более яркими. А пока что как будто ничего страшного: железная дорога, предвкушение отпуска, поездка на велосипеде и разгулявшийся аппетит. Знакомо и понятно каждому, не правда ли? Да и сквайр Ричардс рад другу и приглашает его на прогулку, вот только гость одолжил свой бинокль знакомому и вынужден позаимствовать столь нужную для осмотра окрестностей вещь у хозяина… Надо ли говорить, что именно бинокль сыграет в повествовании ключевую роль? Он старинный, тяжелый, настолько неудобный, что сам сквайр им не пользуется (вспомните тяжелый крест из «Альбома…»), да и столь пристальное внимание к вроде бы бытовой мелочи настораживает. В самом деле, готическая новелла – это тот самый жанр, в котором по стенам развешано множество ружей, которые потом выстрелят, притом в строго определенном порядке, – нужно только уметь распознавать такие намеки. Иногда они могут оказаться почти неуловимыми – некоторые авторы ограничиваются искусным подбором слов, например сухая трава и листья снабжены у них эпитетом «dead» (мертвые), то есть вполне в рамках языковой нормы, но ведь возможны и другие варианты, так что выбор писателя становится значимой подсказкой.

И вот здесь пора сделать небольшое отступление. Получается, все готические новеллы сконструированы одинаково и предсказуемы, если читать их внимательно? Вопрос непростой. Общие «правила игры», как мы успели заметить, конечно же, есть, другое дело, как они реализованы в каждом конкретном случае. Многое зависит от искусства рассказчика – самые незатейливые сюжеты