Гаральдом). Ревность последнего Олафа, признанного святым, к распространению христианства возбудила против него много врагов; он принужден был бежать из отечества, и. нашел себе приют у Ярослава. Здесь был воспитан сын его, Магнус Добрый Прибывший с Ингегердой (в крещении Анной) родственник её Ярл Рогнвальд, также как и два его сына, ярли Ульф и Ейлиф, были на службе новгородской; третий сын его Стенкиль (Стеркер) был королем шведским, но сын его. Инге также провел часть молодости на Руси, у дяди Ейлифа. При брачных союзах и более частом общении не могло не усиливаться движение новгородцев в северо-западном и западном направлении. Сообщения с Норвегией, помимо кружного пути морем, шли по двум направлениям: одно от Ладожского озера, вероятно у города Корелы (Кексгольм) на Каянию и к северной части Ботнического залива; другое — от того же города на запад чрез центральную Финляндию на нынешний Тавастгус. Это были обычные пути всех дальнейших новгородских походов, и конечно ратные люди шли уже по наторенным дорогам. К самому Ладожскому озеру вел удобный водный путь по Волхову; оттуда была дорога во все стороны. По Неве и Финскому заливу открыты были оба его берега. Поэтому распространение новгородского влияния, а затем и подчинение ему попутных более слабых народностей, представляется не только естественным, но и неизбежным. Еще в X веке южные берега Ладожского озера и Невы, а равно и Финского залива, населенные народцами также финского племени, Вотами, Ижорою, вообще Чудью, были уже подчинены Руси. В 1030 году Ярославом положено основание городу Юрьеву (Дерпту). Около того же времени упоминается основанный еще прежде город Ладога, который вместе с уездом дан был Ярославом жене его Ингегерде. При таких условиях подчинение Новгороду Корелы, занимавшей берега Ладожского озера, не могло не последовать на первых же порах усиления Руси. Если не подлежит сомнению такое подчинение на северном и восточном берегах, то, равным образом, оно не могло не быть на западном, т. е. финляндском, на котором главный город Корела находился всего в 300 верстах от самого Новгорода и чрез него лежал путь в Норвегию.
По поводу подчинения Корелы Новгороду финский историк Коскинен утверждает, что финляндская Корела была не в подданстве новгородском, а лишь в дружбе с могущественным соседом. Но такое утверждение едва ли имеет прочное основание; по крайней мере, историк ничем его не подтверждает. Не говоря о взглядах и нравах того времени, когда сила была безусловным вершителем всех дел, нельзя упускать из виду, что если вся прочая, притом наибольшая северо-восточная часть Корелии была покорена Новгородом, то пребывание вне этой зависимости остальной части, бывшей к тому же так сказать под рукой и на пути оживленного движения, не согласовалось бы со всем ходом дел. Новгородская Летопись (под 1142 г.) говорит о Корелах как о части Новгородской волости: «совокупися вся волость Новгородская, Цльсковичи, Ладожане, Корела». Под 1270 г. исчисляются жители областей, собравшихся против Ярослава Ярославовича: «и совокупися в Новгород вся волость Новгородская: Пльсковичи, Ладожане, Корела, Ижора, Вожане, и идоша в Голино от мала и до велика» и пр. Под 1316 г. повторяется почти дословно то же самое[5].
За Корелой вероятно испытывало новгородскую силу и соседнее, более в глубину Финляндии водворившееся, племя Тавастов или Еми. Летописец говорит о Еми, как о данниках новгородских: «у Еми скора», т. е. дань взималась шкурами. Нужно полагать, что часть обитателей Финляндии платила дань Руси, часть Норвегии[6]. — О столкновениях собственно с Емью более определенные сведения встречаются у летописцев в XI веке. Первое упоминание находим под 1042 годом, когда сын Ярослава, Владимир, ходил на Емь и победил их [7]. Упомянутый финский историк Коскинен полагает, что в это время Емь была еще на южном берегу Ладоги, и что лишь в следующем столетии она ушла в Финляндию. Такое соображение однако едва ли основательно, ибо, как сейчас сказано, значение Новгорода на столько было велико еще при Ярославе, что он стал твердой ногой уже и в Эстляндском крае, основав Дерпт; тем более он был господином в стране, прилегающей к Волхову, на котором стоял сам Новгород и где был уже город Ладога.
Другой исследователь, сопоставляя летописные показания и основываясь главным образом на изучении финских наречий, уцелевших до нашего времени в чисто русских северных губерниях, приходит к заключению, что Емь была в это время в Заонежьи. Шёгрен не отрицает однако того, что нынешнее население центральной Финляндии, Häme. Hämelainen, и место ими занимаемое, вполне соответствуют летописным Ями, или Еми, и Ямлянам. Равным образом он ничем не доказывает, что финляндской Еми в это время там не было и что к ней не могло относиться событие 1042 г.[8]
Самые подробности похода 1042 г., на сколько о них можно судить по краткому летописному рассказу, склоняют, может быть, более в пользу прежнего мнения наших историков, что Владимир ходил на финляндскую Емь. Несмотря на победу, Новгородцы лишились всей своей конницы, так как страна была каменистая и бесплодная[9]. Конечно, из двух предположений, где находилась эта угрюмая страна, с большей вероятностью можно остановиться на Финляндии, которая даже и в настоящее время страдает бедностью фуража, чего нельзя сказать про местность предполагаемого южного Заволочья.
Один строго верный вывод можно сделать из всех имеющихся показаний, именно: Емь не была в числе подвластных Новгороду областей; она была лишь в числе данников, для Покорения которых, а может быть лишь для получения дани, и предпринимались разновременно походы.
К началу ХII века относится новое предприятие против Еми. Нападению князя Всеволода Мстиславовича противостояли всякия трудности, начиная с дурного зимнего пути — поход был предпринят к весне, «в великое говение», — и кончая недостатком продовольствия, угрожавшим голодной смертью. За хлеб платили по ногате.[10] Шёгрен относит и этот поход к Еми заволочской, хотя вскоре были нападения, вероятно в отмщение, именно со стороны финнов, которые грабили Вотскую волость, т. е. южное побережье Ладожского озера и Невы.[11]
Такие нападения не только со стороны финнов, но и с разных сторон, были особенно вероятны именно в рассматриваемую эпоху. В конце царствования Владимира Мономаха Новгород посетили разные беды: сперва страшные бури, разнесшие жилища и погубившие много скота, потом наводнения, жестокие и ранние морозы уничтожившие посевы и т. п. Наступившая затем дороговизна побудила многих новгородцев выселиться, многие другие умерли, и Новгород опустел. Без сомнения, в виду таких нападений уже в 1130 г. князь Всеволод ходил с новгородцами на Чудь, разбил их и многие деревни выжег, а жен и
