Во всяком случае, пожалуй, это и все, что на данный момент вам следует знать. Это, так сказать, предыстория. Последует и кое-что еще, разумеется, и пусть даже я и успела уже упомянуть нескольких других персонажей, вам все равно нужно еще много чего узнать про каждого из них и про все, что тут произошло. Постараюсь не упустить ни единой важной мелочи, но имейте в виду: гладкость моего повествования будет во многом зависеть от того, чем я занимаюсь в какой-то конкретный день и какие из недавно принятых лекарств только дают мне прикурить, а какие уже начинают терять силу.
Придется вам проявить ко мне некоторую снисходительность — это вот я к чему.
Кое во что тут трудно поверить, сразу вас предупреждаю, но только не тогда, когда в итоге окончательно поймешь, что тут вообще за житуха. Когда сам каждую секунду имеешь со всем этим дело. Когда хорошо знаешь, что тут за люди и на что они способны в плохой для себя день, уже ничему не удивляешься. Честно говоря, удивляет скорее то, что нечто подобное не происходит гораздо чаще.
Помню, как однажды утром разговорилась с Тварью возле окошка для раздачи лекарств и о чем мы тогда говорили. Почти слово в слово помню. Тебе приходится иметь дело с целой кучей народу в самые худшие моменты их жизни — с теми, у которых такие качели настроения, что вы просто не поверите, и которые готовы отмочить что-нибудь несусветное буквально в любую секунду. Которые видят и слышат то, чего не существует в действительности. У кого паранойя или бред, а чаще всего и то и другое, и кто совершенно непредсказуем, даже по уши нашмыганный лекарствами. Кто шляется по здешним коридорам, являя собой «Задиру», «Шизика», «Плаксу» или любого другого из семи гномов безумия, двадцать четыре часа в сутки. Когда собираешь таких людей вместе и запираешь их в одном помещении, то тем самым вроде как только ищешь неприятностей, как думаете?
Хороший день здесь — это не когда случается что-то радостное или приятное. Хороший день — это когда не случается ничего вообще.
Убийство — это на самом-то деле не из тех вещей, о которых будешь рассказывать в письме домой из подобного места, стоит об этом подумать… Хотя, пожалуй, это нечто почти неизбежное, вроде шума и запахов. По мне, так убийство здесь вполне в порядке вещей.
Даже если их сразу два.
2
С полной уверенностью могу сказать, что тело Кевина нашли в субботу, потому как это произошло буквально на следующий день после моей комиссии, а та была определенно днем ранее. Всякую такую официальщину никогда не устраивают по выходным, поскольку врачи и психотерапевты отдыхают, а уж юристы — тем более. Работают они строго с понедельника по пятницу, с девяти до пяти, что малость странновато, особенно если учесть, что выходные тут самое стрёмное время и вроде бы должно казаться, что было бы разумнее наоборот усилить здесь штат. Субботы и воскресенья — это когда реальность, или же нечто близкое к ней, согласно представлениям здешних обитателей, накрывает их с головой. Когда пациенты понимают, чего они лишены, то начинают тосковать еще сильнее, что часто означает всяческие заморочки.
«Воскресный разброд и шатание», — вот как это называет Маркус.
Опять-таки в интересах точности должна заметить, что это была уже вторая моя комиссия. Одну я уже прошла — практически сразу же после того, как только меня доставили в это отделение по пункту номер два. Второй пункт — это когда они имеют право держать тебя не более двадцати восьми дней, а теоретически ты здесь для оценки твоего состояния, и, ясен пень, меня подобная ситуация даже отдаленно не радовала, так что при первой же возможности я потребовала переосвидетельствования. А вы как на моем месте поступили бы? Ничего хорошего, правда, из этой затеи не вышло, и через две недели, после пары неприятных происшествий — на самом-то деле ничего такого страшного, по-моему, и говорить не о чем, — пункт номер два превратился для меня в пункт номер три.
«Тройка» — это порядок принудительного лечения, при котором вас могут держать в психушке до шести месяцев, поскольку считают, что вы можете представлять собой угрозу для самого себя или для окружающих, так что вас вряд ли удивит, что я потребовала созыва очередной комиссии быстрее, чем вы успеете произнести слово «антипсихотик». Уж поверьте: я постучалась в дверь ординаторской, прежде чем они успели окончательно оформить мой перевод на новый статус содержания.
Что бы тут ни происходило, никогда не забывайте, что у вас есть права.
На это второе переосвидетельствование хотели прийти мои мама с папой — типа как поддержать меня, — но я решительно отмела эту затею, поскольку они не делали тайны из того факта, что были обеими руками за мое поступление сюда. Что, мол, все это «для моего же блага». Честно говоря, кроме адвоката — с которым мне удалось пообщаться всего каких-то десять минут, — в моем углу ринга больше вообще никого не было, но все равно кому хочется, чтобы родные и любимые дули в одну дудку с теми, кто пытается держать тебя под замком?
Я, может, и не совсем в порядке, спорить не буду, но все-таки не окончательно двинулась головой.
В общем, обстановка была уже знакомой: письменный стол и два ряда пластиковых стульчиков, расставленных в МПП («многопрофильном помещении», как расшифровывает это сокращение табличка на двери в конце главного коридора).
Лица тоже знакомые.
Маркус, старший санитар, и один из его подчиненных.
Доктор Бакши, психиатр-консультант, и кто-то из ее подручных помладше, фамилию которого я с ходу забыла.
Еще так называемое «лицо, не обладающее медицинскими знаниями», требуемое законом, — какой-то мужик среднего возраста, который постоянно глупо улыбался и наверняка вписался во весь этот блудняк просто от нечего делать, и судьиха, вид у которой был такой, будто она сосала лимон или ей засунули в жопу ананас листьями вперед — или и то и другое одновременно.
Ну и, конечно же, я и мой адвокат, Саймон.
Поначалу я решила, что все идет неплохо. По крайней мере, мою вступительную речь сопровождали многообещающие согласные кивки. Я поведала собравшимся, что нахожусь здесь уже шесть недель — то есть дольше всех остальных, не считая Лорен. Хотя все-таки, по-моему, еще Ильяс пробыл здесь чуть дольше, чем я… Смутно припоминалось, что он болтался поблизости, когда меня сюда привезли, но эти первые дни, если честно, не особо отложились в памяти.
Ну, не суть…
Сказала им, что, по-моему, мне уже значительно лучше, что лекарства и вправду действуют и что голова у меня теперь не забита всеми этими дурацкими вещами, как при моем поступлении сюда. Маркус и этот второй санитар сказали, что это очень приятно слышать, и сообщили судье, что я хорошо реагирую на курс лечения. В тот момент эти слова прозвучали обнадеживающе, но теперь-то я понимаю, к чему речь шла: что меня надо обязательно и дальше лечить тем же манером.
Век живи — век учись, так ведь?
Но даже тогда все равно казалось, что у меня остается какой-то шанс, пока мне не зачли письмо от Энди, которое он прислал по «мылу». У меня вообще есть много чего про него рассказать, и чуть позже я это обязательно сделаю, но на данный момент вам достаточно знать, что Энди — это тот парень, с которым я состояла в отношениях до тех пор, пока шесть недель назад не треснула ему по башке винной бутылкой.
