сбреешь бороду.
— И сбрею, если Лазнов послушается Николая Васильевича и придет в отдел кадров!
— Есть! — сказал Вася.
— Я разобью! — протянул руку мастер Откосов.
Они еще покурили, посмеиваясь, споря, и Вася Елкин сказал вдруг:
— Раз, два, три, семь, двенадцать, двадцать одна…
— Что? — спросил Радий, взглянув на него.
— Двадцать одна лампочка не горит по периметру. Завтра ставить придется. Как мне в дневную смену — так лампочки перегорают. Не везет!
На низком небе мерцают редкие звезды, ослепленные светом корпуса ГРЭС. С любого места виден главный корпус. Он стоит утесом в сизой поволоке. И не стоит, а словно плывет, как небывалых размеров крейсер. Четырнадцать одинаковых труб откидывают в сторону прозрачные дымы. На сорокаметровой башне корпуса алеет крутой стяг ордена Ленина.
В годы первой пятилетки на береговой скале выросли здания станции. Огромный крейсер плыл по степи в одиночестве. Ветер относил дымы его к деревянным окраинам города и дальше к вековым борам. Но шла стройка в степи. Станцию окружали новые заводы. Плыла промышленная эскадра, а флагманом была ГРЭС. Она давала силы станкам и мартенам.
Откосов пришел на стройку парнем-грабарем. Пришел, чтоб «зашибить деньгу» и вернуться в деревню хозяином. И остался на станции. Жил в землянке, бараках. Работал землекопом, бетонщиком, кабельщиком.
Пришло чувство, которого он не ждал. Дорогие деревенские тропки, луга и перелески стали далекими, как сон детства. Полюбил Откосов, сроднился с большим кораблем. Станция и теперь для него — боевой корабль. Освещенные, словно золотые паруса, окна цехов гонят темноту ночи. Откосов состарился, а станция осталась флагманом: на ней куют кадры энергетиков.
Мысли его прервал Радий. Звонким на морозе, но довольно безразличным голосом он сказал:
— Дымит старушка…
И точно это хотел слышать Вася Елкин. Он тотчас подхватил слова Радия:
— Да-а, дымит наша старушка. Вот в Ургуне — стройка! Миллионная ГРЭС.
Откосов промолчал, только в сердцах швырнул за шлагбаум окурок сигареты. Он был не согласен с молодыми. Для него станция оставалась гигантом индустрии.
— Двенадцать! — сказал мастер громко и недовольно. — Кончай дежурить. Патрулю спать.
Они повернули в поселок. Шли вдоль решетчатой ограды сквера. Листья, прихваченные морозцем, шуршали под ногами.
Артур сидел за столом и брился. Теперь он делал это каждый день: хотел, чтоб над верхней губой проступили усы.
— Отдежурил? — пробурчал он, не отрывая глаз от зеркала.
— Бритву только портишь, сынок! — усмехнулся Николай Васильевич.
— Не жалей, батя. Скоро перейдем на электрическую, ближе к передовой технике.
Мастер Откосов прошелся по комнате, потирая холодные ладони.
— Я за прогресс, но эта бритва — подарок. Мастер Лориш, из немцев, что работали на строительстве, подарил… Мы дружили… Потом он уехал на монтаж Среднеуральской ГРЭС. Бритва, значит, — память.
Загремев стулом, Артур встал из-за стола и пошел на кухню. Вернулся оттуда умытый, розовощекий, с волосами влажными и взлохмаченными. Был Артур смел взглядом, высок, с тяжелой отцовской походкой. Только руки материны, с нежными смуглыми пальцами.
— Спать ложись, — посоветовал отец, все еще усердно потирая озябшие ладони.
— Рано, батя. Детское время…
— Детское! Третья смена заступила.
Артур поднял голову и улыбнулся светло, совсем по-детски.
— Третья? Здорово! Ты, батя, только мыслями о кочегарке и живешь…
— Что? — Николай Васильевич опустился на диван.
— Я говорю: дымит кочегарка…
Мастер рассмеялся. Его не рассердил ответ сына, только чуть неприятно было слышать вместо добродушного «старушка» презрительное «кочегарка».
— Почему же кочегарка, Артур?
— Старье, — сказал сын, — дымит… Дышать нечем. Вот перевести бы ее на отопление газом! А то среди города и такие трубы…
— А когда я приехал в Зарянск, на этом месте мы с матерью твоей, покойницей, ягоды собирали. А Лориш на уток охотился. Город мы построили.
— Вы! — крикнул вдруг, разгорячившись, Артур. — А теперь это не пойдет… Зачем терпеть старье?
— Старье! — мастер начинал забывать, что говорит с сыном. Привстав с дивана, Откосов сказал, как в бригаде, повышая голос: — Ты бывал на станции — а что ты видел? Ни черта ты не видел! Морально и теперь станция не устарела…
Артур замахал руками:
— Не надо, не надо! Сейчас ты скажешь, что гидрозолоудаление внедрили у вас, что золоуловители придумали у вас, что топки Кригера впервые поставили у вас… Все это я слышал, но есть атомная станция, есть Ургун!
— Ургун! И тебе Ургун нужен. А знаешь, что кадры там с нашей ГРЭС? Директор — наш! Начальник электроцеха — наш! Мы были первыми. Пойми, сынок.
— Пойми, запомни и гордись! — засмеялся Артур. И без паузы заговорил совсем о другом. — Батя, а ты кого пригласишь? Все-таки мне семнадцать лет — дата.
— Да! — Николай Васильевич вздохнул: ему в семнадцать лет никто не устраивал дня рождения. И в восемнадцать, и в двадцать пять. Мастер завидовал сыну. — Кого позову, сынок? Вахрушева… Ну, еще кого-нибудь.
— А я, — с подъемом продолжал Артур, — шесть парней из нашего класса и девять девчат.
— Девчонок с излишком! — хитро прищурился отец.
— Ну, их всегда должно быть несколько больше…
Николай Васильевич направился в кухню. Там, попивая горячий чай из тяжелой фаянсовой кружки, рассуждал сам с собой о сыне: «Откуда что берется? Я в его годы только и знал, что тачку толкать… А он!» Откосов чувствовал, что начинает вроде бы стесняться сына. Сын становился непонятным. «Щи варит лучше меня, английские книжки читает. Марочные вина пьет. Пьяным его не видел, а знает же о таких винах откуда-то! Материн комод ему мешает. Торшер давай в комнату. И станция плоха. Не тот масштаб! Нет, ты сперва научись тут работать. Узнай рабочие традиции, рабочую хватку перейми. А потом на Ургун. Эх, десятиклассники, грамотные очень! Ну-ну, поглядим. — Настроение у Откосова стало благодушным. — Поглядим, а теперь спать пора».
— Артур, пока не забыл! — крикнул он. — Завтра вечером я занят. Приготовишь ужин и еще… Мне тут должен позвонить парень — Дмитрий Лазнов… Скажешь, что я, конечно, не передумал. Пусть он приходит в отдел кадров.
— Ладно! — ответил Артур. — Иди спать. А я на кухне почитаю еще.
— Добро! — отозвался мастер. — Так не забудь о Лазнове, а то в цех он может не дозвониться.
ТРЕТИЙ ЖИЛЕЦ
Ночью Федора разбудил взволнованный шепот.
Осторожно повернувшись от стены, он открыл глаза, чувствуя, как неуютно в незнакомой комнате. Тени были не спокойны. За окнами шумел в деревьях ветер.
— Рита, останься. — Мужской шепот был едва разборчив.
— Смешной, тише…
— Да не бойся. Он спит.
Федор сдерживал дыхание. Стало жарко, сердце заколотилось.
По седым стенам не уставая плыли тени. Где-то в небе мимо луны пробегали легкие тучки. Федор медленно отвернулся к
