прочитали вслух. Артур — он часто теперь бывал у ребят и чувствовал себя здесь, как дома, — пил чай и слушал. Галя с книгой сидела на Фединой кровати, а Федор прохаживался по комнате, стараясь не топать. Смеркалось, но еще можно было разобрать написанное.
«Отцу я отвечу, — думал Митя. — Я ему напишу. В гости ходить друг к другу — пожалуйста. От родителей не отказываюсь, а дома ихнего мне не надо. К черту! Мы с Артуром еще на север отправимся, когда тут всему, так сказать, подкуемся».
— Артур, помнишь? «То ли в синий вечер, то ли зорькой раннею перед новой встречей будут расставания»…
— Я, ребята, знаю, что надо делать, — заговорил Артур. — Сначала институт, а потом и на север, где широкие горизонты. Сначала встану на крепкие ноги…
— А мне Рита ничего не пишет, — Галя закрыла книгу.
— Ты ей сама напиши! Про любовь — счастливую и несчастную… «Она о нем печалится, а я о ней все думаю», — пропел Митя и тяжело вздохнул.
Галя подняла на него большие удивленные глаза.
— Митя! Неужели ты не понял? Ведь Илья шутит.
— О чем ты? — будто не догадался Митя.
— Да я говорю про Алину любовь.
— Ты же доказывал — любви нет! — вмешался Федор.
— Мало ли что говорил! Как же без нее? Любовь к городу, любовь к жизни. Надо понимать! И даже к девушке, если она нравится.
— Все у тебя «если»! — перебила Галя. — А она без «если»…
Утром они шагали на стадион. Снег курился на гребнях крыш. Жгучим холодом щипало лицо.
В сквере в беседке собрались тепло одетые люди. На узкой скамье лежали пилы и топоры. На разметанной дорожке около беседки желтели струганые доски.
— Что это за собрание? — удивилась Галя.
— Наши пенсионеры, — ответил Артур. — Детский городок к Новому году собираются построить. Катушки, елку, деда Мороза.
— Работать пришли, а мерзнут, — сказала она.
— Очень просто! — пошутил Митя. — Понимаете, привычка у них… Ждут гудка перед началом смены.
У переезда холодный ветер дул из-за реки, относил белый пар с незамерзшего пруда. В черной воде отражались краски зари. Она разлилась от края до края, ветреная, горячая.
В одну сторону клонились седые дымы из четырнадцати труб главного корпуса, и он был подобен крейсеру — весь в движении вперед.
