черепушку нападавшего. Следующий тут же напрыгнул сзади. Зацепив его коротким мечом, синоби перекинул противника через себя, меч-спутник полетел следом, — Думали это всё? — Рядом с моей головой возникла кусаригама, лишённый мечей, парень вынул крестьянское орудие и замахнулся молотом-утяжелителем, — Теперь хер подойдёте, твари!
А он мастер. При помощи фундо обычно только добивают врагов, чтобы управится с ним нужна необычная сила, а Нора размахивает молотом, как воздушным змеем. Первый, второй, третий. Головы разлетаются под весом утяжелителя.
— Даже пачкаться в ближнем бою не приходится! — он запутал ноги цепью кусари мертвецу и забросил его в толпу других, после, добил своё импровизированное оружие, звонко раздробив хребет.
Ещё с минуту, и вот, мы стоим посреди кучи разорванных тел.
— Добить не забудь.
Норайо кивнул, и занялся делом.
— Ловко ты придумал, хорошие клинки.
* * *
Его бывшие товарищи, одним словом — синоби, были похоронены рядом со склоном, это одно из самых романтичных мест, виданных мною. Спокойное озеро в красных, закатных лучах и золотая листва, опадающая на его гладь. Нескольким могилам посчастливилось любоваться этим видом до конца веков.
— А этот петь любил постоянно! — Норайо указывал на одно из надгробий, — Когда скучно было, или предаться ностальгии хотелось, мы начинали её…
— Споёшь?
— Боюсь, после моего сольного исполнения этот старый пёс вскочит из могилы и я получу подзатыльника.
— Прах не может вскочить, так что валяй.
— Я лучше так, — Журавль вынул сякухати, — На ней я что-то да могу.
Удивительный парень, и боец и на дуде игрец! Пальцы, что недавно держали в руках смерть, теперь скользят по музыке. Узнаю мотивы, «Соломенная Шляпа». Я не удержался и подхватил:
«Мама,
Где моя соломенная шляпа,
Где?
Ветер унёс её.
По дороге из Эдо в Осаку.
Словно осенний листок,
Летела, кружась, моя шляпа с обрыва на море.
Помнишь, мама,
Мы шли с тобою.
По узкой тропе между скал.
И твой подарок — шляпу из рисовой соломы.
Ветер с меня сорвал.
Ах, мама,
Как это могло случиться —
Шляпа моя полетела куда-то ввысь.
А я звал её и приманивал, как птицу.
И кричал ей вдогонку — вернись!
Никто не услышал,
Никто не ответил.
Всё чуда ждёшь,
А на чудо надежды мало.
Ведь это так трудно —
Удержать то, что уносит ветер.
Так трудно.
Вернуть то, что навек пропало.
Помнишь, мама,
Точно как бабочка,
Улетела моя шляпа.
На крутом берегу.
До сих пор во сне я за нею бегу.
И догнать никак не могу.
Ну что за потеря — шляпа,
Грош ей цена.
Но и теперь я не верю.
Что это — навсегда».
— Не ожидал услышать твоё пение, — удивлённо подытожил Нора, — И что песню эту знаешь — тоже не ждал.
— Не знал, что ты играть на инструменте умеешь! Неужто синоби так развлекались?
— Ну, а что мы, не люди? Только вот «нас» уже и нет совсем, — я, вероятно, задел больную тему. Ну и ладно, собственно, продолжаем в том же духе! — После истреблений Нобунаги с Хидэёси синоби стало мало. В конце концов, при Токугаве, мы вообще перестали быть нужными.
— Время идёт, друг, и вы не стойте!
— Я пробовал податься в самураи, но не сложилось… Бусидо невозможно нудное.
— Ладно. Ты упоминал мастера Цзисая, мы же об одном человеке говорим?
— Канэмаки Цзисаи, мой наставник, ну, по крайней мере, пытался им быть — ставил меня на путь меча.
— Не вышло?
— Я перенял его искусство владения катаной, после, не найдя себе пристанища — стал проповедником, а там и титул Кётая.
— Это всё я знаю.
— У меня особой цели нет, если ты, вдруг, пытаешься её найти в этом рассказе. Живу только потому что родился, — ухмыляясь, Норайо прикурил, — Я же после себя мало что оставить могу, только хорошую службу понести при жизни.
— И что, не хочется ничего изменить?
— Хмпф, сколько уже соломенных шляп у меня улетело. Только и наблюдал: как очередная уносится по крутому склону.
Много тысячелетий я прожил, и каждый раз занимательно видеть историю человека со стороны, а потом погружаться в его жизнь, и пытаться понять. Нора не первый и не последний, в отличии от большой части народа Японии, такие как Журавль не воспитываются традициями или кодексом. Нет ни добра, ни зла, ни цели — только путь. Дорога, стелется под ногами идущего. Если кого и не жалко подставить под моё проклятие, так точно подобных ему.
— О чём ты задумался, голова?
— Делаю выводы.
— Обо мне?
— О ком же ещё?
— И к чему пришёл?
— Да ни к чему особо… Кстати! Есть одна просьба.
— Ещё одна? — заинтересованно хмыкнул Журавль.
— Да.
— Ну, давай оценим, как говорится, предстоящий масштаб работ.
— Можешь заплести мне волосы?
— Чего-чего?
— Ну, возьми спадающие на глаза пряди и сделай две косички — закрепи их на затылке, — я попытался взглядом показать нужные участки головы, — Ну же! Я ведь голова!
— А потом что попросишь? Мужеложцем твоим стать? Не тут-то было! Я вас таких знаю.
— Никаких мужеложств! Было у меня как-то раз…
— Что? Ай, ладно…
— Но вопрос же только в причёске!
— Сделаешь сам, когда вернём тело.
— Ну, пожалуйста! Мне ничерта не видно с пояса, когда ты сражаешься.
— Если прямо «Пожалуйста», — нехотя протянул Нора, — Так уж и быть.
— Ура!
— Учти, такого я ещё не делал.
— Не боись, странник видит, что ты человек множества талантов!
— Может, к парикмахеру тебя поведём?
— Все деньги унеслись вместе с телом. Будто бы они у меня были! Ха-ха-ха! Да и какой парикмахер, в здравом уме, станет делать прическу голове?
— Твоя правда… — перебирая в руках волосы, вздыхал он.
— Подожди! У тебя ведь расчёска есть?
* * *
— Я уж думал, мы этого ворона не дождёмся… — ворчал спутник, прохаживаясь по заросшей тропинке, — Не напрасно идём? Птичка ведь показала, что Шитсубо там нету.
— Подождём.
— А информация не могла устареть?
— Вполне, почему нет?
— Паршиво.
— Н-да, в этот раз Унмэй задержался. Но мы хотя бы знаем куда идти!
— Наконец-то знаем!.. — поправил Норайо, — Вот! Точно! Скажи-ка мне, голова, схерали ты бессмертная?
— Видишь ли, если говорить простыми словами, чтобы я был счастлив — кто-то должен хапнуть горя, чтобы я жил — кому-то приходится умирать. Как ворону у тебя на плече, например.
— И так ты прожил свои тысячелетия?
