антисемитские кружки, печатались листки и брошюры в марровском духе, в пивных заведениях произносились нетрезвые антисемитские речи.
Шум улицы проник в кабинеты ученых, которые умудрились расслышать в нем «глас народа». Первым откликнулся упомянутый выше берлинский профессор Генрих Трейчке, идеолог националистической реакции. Ему не нравились грубые приемы пропаганды антисемитов, но, по существу, он одобрял новое движение как демонстрацию против «засилья» евреев. В конце 1879 и в начале 1880 Трейчке опубликовал три статьи в редактируемых им «Preussische Jahrbücher»[3], в которых высказал в «научной» форме то, что Марр изложил в форме пасквиля. Еврейство, по мнению официального прусского историка, представляет несомненную опасность для Германии. «Через нашу восточную границу, — говорит он с злобной иронией, — ежегодно пробирается к нам из неистощимого еврейского гнезда в Польше толпа молодых и предприимчивых продавцов брюк, потомки которых некогда будут хозяевами немецкой биржи и немецких газет. И все серьезнее становится вопрос, сможет ли эта чуждая народность слиться с нашим народом». В дальнейшем выясняется, что если пришлые евреи не могут, то коренные не хотят сделаться немцами, а считают себя избранной расою, стоящею выше «немецких гоим». Доказательство тому — непочтительные отзывы еврейского историка Греца о христианстве и о великих людях Германии от Лютера до Гете и Фихте (по поводу их юдофобских выходок). Наиболее удручает ученого шовиниста то, что евреи «забрали в свои руки» ежедневные газеты и стали, таким образом, руководителями общественного мнения. Либеральные и радикальные еврейские журналисты идут по стопам своего родоначальника Берне, который «впервые ввел в нашу журналистику бесстыдную манеру говорить об отечестве без всякого благоговения, как бы вне стоящий, не принадлежащий к этому отечеству». После эмансипации евреи дерзко пробираются на первые места, «требуют равенства в буквальном смысле, забывая, что немцы — христианский народ, а евреи среди них составляют меньшинство». Отсюда «естественная реакция германского народного чувства против чуждого элемента, занявшего слишком широкое место в нашей жизни». Антиеврейское движение, по наблюдениям Трейчке, охватывает самые разнообразные слои немецкого общества, и все эти голоса протеста сливаются в один крик: «Евреи — наше несчастье!» («Die Juden sind unser Unglück!»). Об отмене эмансипации, конечно, не может быть речи, но евреи должны одуматься и решиться стать настоящими немцами вместо того, чтобы «твердые немецкие головы обращать в еврейские». Во второй своей статье Трейчке выражается более откровенно. Цитируя отрывки из «Истории евреев» Греца и усматривая в них притязание на признание еврейской национальности внутри немецкой, он восклицает: «На такое притязание всякий немец, для которого христианство и народность — святыни, коротко ответит: никогда. Наше государство всегда видело в евреях только религиозное сообщество и дало им гражданское равноправие в предположении, что они сравняются (сольются национально) со своими согражданами. Если еврейство потребует признания своей национальности, то рушится правовая основа эмансипации. Для исполнения такого желания остается только один путь: выселиться и основать еврейское государство где-нибудь за границей. На германской земле нет места для двойной национальности...»
Вся трагическая сущность еврейской проблемы выражена была в этих жестких словах. Ведь формально Трейчке был прав: если бы евреи действительно потребовали признания своей национальности в Германии, они должны были бы лишиться гражданских прав, которые были даны им в предположении их отказа от своей национальности. Несправедливо было новое юдофобское нападение, поскольку ассимилированные германские евреи искренно считали себя принадлежащими не к еврейской, а к немецкой нации и всеми силами старались это доказать. Такие духовные националисты, как Грец, составляли редкое исключение среди представителей немецкого еврейства, да и сам историк никогда не решался предъявлять требование государственного признания еврейской нации. Трагизм положения был именно в той роковой лжи века, которою обусловливалась эмансипация, в том деспотизме господствующей нации, который считался законным в новой Германии, который допускал насильственное онемечение польской Познани, а евреям запрещал даже считать себя нацией под угрозою лишения гражданских прав...
Из либеральных представителей германской науки первым протестовал против новой вспышки юдофобии знаменитый историк Теодор Момзен. В брошюре «Auch ein Wort über unser Judentum» (1880) он упрекает своего коллегу по Берлинскому университету Трейчке за разжигание национальных страстей в объединенной Германии, но вместе с тем тоже вменяет евреям в священную обязанность растворение в немецком народе. Он находит, что немецкие евреи стараются исполнять договор об ассимиляции, и возлагает большие надежды на участившиеся браки между евреями и христианами: «В сплаве, из которого формируется германский металл, очень полезна примесь нескольких процентов Израиля». Момзен только недоумевает, почему не переходят в христианство те свободомыслящие евреи, которые не признают и своей религии; ведь христианство, убеждает он, обозначает теперь не то, что прежде: это лишь термин для обозначения европейской цивилизации, и приобщающийся к ней должен хотя бы формально приобщаться к христианству, если не желает занимать двусмысленное положение. «Вступление в великую нацию стоит жертв; эти жертвы приносят и ганноверцы, и гессенцы, и шлезвиг-голштейнцы, сливаясь в единую нацию, и евреи тоже обязаны постепенно отказываться от своих особенностей, если они не хотят быть «элементом разложения» (Element der Dekomposition)». Иначе не мог говорить историк Древнего Рима, который в своем классическом труде осуждал героическую Иудею, бившуюся в когтях римского орла, за то, что она не дала себя поглотить мировому хищнику по примеру других наций Востока.
Наиболее ярким и последовательным идеологом антисемитизма был философ Евгений Дюринг, даровитый слепец с болезненным, страстным, наименее «философским» темпераментом. Озлобленный против всего еврейства за то, что некоторые из его еврейских коллег в совете профессоров Берлинского университета содействовали исключению его из состава преподавателей, он не раз высказывался в духе крайней «органической юдофобии». В 1881 г. он издал книгу «Еврейский вопрос как вопрос расы, нравственности и культуры». Еврейское племя, по мнению Дюринга, есть худшая отрасль семитской расы, заклейменная еще римским историком Тацитом, который расхвалил древних германцев. Эта скверная порода людей ничего не дала миру, а все забирала у других народов. Ее цель — власть над миром, эксплуатация всех народов, использование всяких политических обстоятельств для своих выгод. Религиозно-нравственное миросозерцание Библии ниже не только эллинизма, но и древнегерманской мифологии. Никуда не годно и творчество еврейских умов нового времени, за исключением Спинозы. Евреи в немецкой литературе — скандалисты и циники: таковы Берне, Гейне, Маркс; даже немец-юдофил Лессинг есть литературное ничтожество и прославился лишь потому, что евреи шумно рекламировали его «Натана Мудрого» как идеализацию еврея. Антисоциальные особенности еврейства приносят особый вред в политической деятельности и в прессе. Вот почему ближайшая задача государства должна состоять в том, чтобы вытеснить евреев из государственных учреждений, прессы, школы, хозяйственной жизни; нужно
