— Успокоительные и обезболивающие препараты, всего лишь прикрытие, — наконец выдает он.
— Что вы имеете в виду?
Подобное заявление заставляет меня поморщиться.
— Когда ты получишь доступ к офшорам своей матери, поймёшь, что на обычных таблетках столько не заработать.
— Я не понимаю.
Нервный смешок срывается с моих губ, после того, как встаю с кресла, и подхожу к окну. На улице сгущается сумрак. Редкие капли разбиваются о толстое стекло, и стекают вниз ломаными струями.
— Наше производство имеет две стороны, и вторая сторона очень далека от закона.
— Наркотики? Я в жизни не поверю, что моя мать могла участвовать в чём-то подобном.
Возмущение вскипает. Расшатанные нервы и эмоциональные потрясения оставили печать на психике. Я чувствую, что в любой момент могу взорваться.
— Наркотики — это слишком пошло. Мы же специалисты в первую очередь. Аналитический склад ума толкает к изобретениям. Чужие открытия ревностно царапают самооценку. Мы изобрели нечто уникальное, не имеющее аналогов.
— И что мешает получить на свое изобретение сертификат? Обрести мировую известность, награды. Ну, если это действительно того стоит?
Я уже не скрываю откровенного пренебрежения, но Виктора это не останавливает. Он так же встает с кресла, и следует моему примеру.
Дождь усиливается, но вместо свежести, ощущаю тяжёлый запах чужого парфюма.
— Много что мешает, Алиночка. Например то, что сертифицированный товар откроет всем доступ к составу.
— Все знают из чего состоит парацетамол, но никто не перестает покупать его после этого.
— Так ведь и продают все, кому не лень, — Виктор широко улыбается.
Делает ещё один шаг в мою сторону, и касается моих волос. От неожиданности столбенею.
— Молодость, красота, свежесть. Ты даже не можешь представить, какое количество людей тебе завидует, — задумчиво проговаривает, явно погружаясь в собственные воспоминания или размышления.
На какие-то секунды его взгляд становится пустым, но Виктор быстро берет себя в руки и натягивает на лицо дежурную улыбку.
— В общем, Алиночка, выбор все равно остаётся за тобой. Просто я хочу донести всю серьезность нашей деятельности. Конечно, у нас есть покровители, без этого никуда, но никто не застрахован от неожиданных последствий. Суды. Тюремное заключение. Все это может стать горькой реальностью.
— И что вы мне предлагаете?
Мерзко признавать, но я чувствую себя загнанной в угол. Виктор, по всей видимости, ждал этого вопроса. Об этом свидетельствует блеск в его глазах.
— Ты можешь продать свои акции мне. Получить в свое распоряжение огромную сумму. Сразу. Отдельно мы можем оговорить сумму ежемесячного процента. Поверь, Алина, это тоже очень большие деньги, но в случае чего, ты останешься не у дел. Абсолютная безопасность и безбедная жизнь. Никакого риска. Подумай, сразу ничего не отвечай, — раскрывает карты он.
Улыбаюсь ему в ответ. Виктор Леонидович наивно полагает, что ведёт беседу с идиоткой, которая не понимает, что дадут ему полученные проценты. К его сожалению, я отменно играю в «Монополию» с детства.
— В память о твоей матери я желаю тебе только лучшего. Она специально держала тебя подальше от всего этого. Хотела, чтобы ты завела семью, родила детей.
— Виктор простите, но я не готова сейчас говорить с вами о моей матери.
Быстрым шагом подхожу к столу, собираю подготовленные документы в прозрачную папку. Пальцы дрожат и горький ком подкатывает к горлу. Я до сих пор ещё не осознаю. Не принимаю. И каждый раз упоминание о ее смерти калёным железом протыкает моё сердце.
— Занесу отчёты и поеду домой. Пожалуй, на сегодня достаточно разговоров, — отвечаю, не оборачиваясь.
Останавливаюсь только рядом с секретаршей и прошу закрыть кабинет, когда он опустеет.
Не знаю почему, но я уверена в том, что Виктор не врёт. Только сейчас начинаю сопоставлять факты и превращать их в подтверждения. Дорогие подарки, редкие, но очень дорогостоящие путешествия.
Несмотря на то, что мама готовила меня к самостоятельной жизни, и деньги я от нее перестала получать, как только устроилась на работу, я бы не смогла позволить себе дорогой автомобиль или телефон. А ещё одежда. Я настолько привыкла что моим гардеробом занимается мама, полностью доверяла ее вкусу, что даже не имею представления, сколько стоит чёрное платье трапеция от «Bottega Venetta», которое я ношу.
Захожу в лифт, касаюсь кнопки с цифрой "пять".
Сегодня утром я брала ежегодные отчёты у ещё одного соучредителя «Артериум». За ним, в большей степени, закреплены финансовые вопросы, в то время, когда Виктор предпочитает контакты с внешним миром. Благодаря своей хитрости, он легко втирается в доверие. Мастерски располагает к себе.
Третий соучредитель женщина, но видимся мы крайне редко. Большую часть времени она проводит на производстве, и принимает непосредственное участие в технологии изготовления. Все здесь занимают свое место, и понимают ради чего все это делают. На мгновение, предложение Виктора перестает пахнуть утопией.
Перевожу взгляд к зеркалу, и тут же ругаю себя за минутную слабость. Слишком на нее похожая. Внешне. Но намного слабее и мягче изнутри.
Сегодня я оставила волосы распущенными. Освещение лифта забавно играет с их цветом, придает каштановым локонам красноватый отлив. А ещё глаза, зелёные. Обычно такой пигмент получают блондинки и рыжие.
«Крайне редкий случай и удача», — говорила моя мама.
Лифт тормозит на нужном этаже, и я оказываюсь в просторном коридоре. Большая часть кабинетов закрыта, а в некоторых продолжает кипеть работа. Финансовый отдел является самым суетливым местом нашей компании.
Останавливаюсь у кабинета с лаконичной табличкой, вмещающей в себя всего лишь одно слово «Садальский». Поправляю платье, несколько раз стучу и вхожу, после недовольного «войдите».
— Алина, вы? Чай, кофе?
— Не вставайте, я зашла вернуть отчёты, уже уезжаю, — пресекаю его рвение.
Учитывая тучноватую комплекцию мужчины, считаю, что ему с трудом даётся каждое движение. Уже практически выхожу из кабинета, когда он окликает меня по имени. Понимаю, что еще одной порции нравоучений я не вынесу, но все же покорно поворачиваюсь в его сторону.
— Алина, я хотел сказать...
Очень странный и резкий звук, почти свист. Мгновение, и голова Садальского с ужасным грохотом ударяется о столешницу. Не думаю совсем, когда делаю шаг к столу, когда окунаю пальцы в вязкую лужу липкой крови. Такая маленькая дырочка, аккуратная, и столько крови. Чудеса.
Наверное, она такая же маленькая, как и отверстие в стекле, пропускающее внутрь спасительный сумрак.
