На следующей неделе я видел пса дважды. И оба раза онубегал. Я не видел, как Фэйн бросал в него камни, но во второй раз я успелзаметить движение его руки, когда камень уже летел в воздухе. Он, смеясь, зашелв закусочную Берты. Я направился следом за ним.
– Фэйн, – сказал я, – оставь в покое пса!
Он с угрозой взглянул на меня.
– Тебе-то какое дело? – спросил он.
– Я сказал – оставь! – повторил я.
– Видать, он – твой единокровный братец. – И Фэйн,издеваясь, толкнул меня в левое плечо.
А правой рукой потянулся к кобуре, спрятанной у него слевапод мышкой. В этот момент удар моей правой достиг цели. Фэйн отлетел к стене,сбив по дороге табурет, и рухнул на пол. Через мгновение он уже опять стоял наногах, а в его правой руке блеснула вороненая сталь револьвера. Я не былвооружен. Сейчас люди, как правило, не носят при себе постоянно огнестрельногооружия. У меня был единственный, пусть очень небольшой шанс – я мог швырнутьтабурет в его сторону и таким образом блокировать пулю. Я схватил ближайшийтабурет.
– На сегодня хватит, – спокойно заметила БольшаяБерта, наваливаясь на стойку грудью.
В руке у нее был обрез двустволки, и оба ствола смотрелипрямо в живот Фэйну. Он опустил револьвер.
В этот момент в закусочную вбежал Крайдер. Как и следовалоожидать, он встал на сторону Фэйна. Они оштрафовали меня на пятьдесят долларови присудили к тридцатидневному тюремному заключению условно – за нарушениепорядка, нападение на человека и нанесение телесных повреждений. Они пыталисьтакже привлечь Берту к ответственности за вооруженное нападение, но она тут жесобрала вещи и заявила, что готова предстать перед жюри присяжных в округе.Крайдер чуть ли не на коленях стал умолять ее забыть про стычку.
Я извинился перед Бертой и сказал, что никогда не могспокойно смотреть, как люди обижают собак. Она пожала своими полными плечами.
– Это должен решать сам пес, – объяснила она мнетак спокойно, как если бы рассказывала о воспитании ребенка, – если собакапостоянно ожидает пинка, всегда найдется человек, который пнет ее. Человекдолжен уважать себя, чтобы его уважали другие. С собаками – то же самое.
Пес лежал на полу у ее ног, и казалось, что он понимает все,что она говорит.
Я сказал про это Большой Берте.
– Конечно, понимает, – согласилась она. – Он– очень умный пес. В этом одна из его проблем: он слишком чувствительный. Но онвсе равно победит свой страх.
Пес заскулил, как бы пытаясь подтвердить ее слова.
– Ты уже придумала ему имя? – спросил я.
– Рык, – ответила она.
– Чертовски подходящее имя. Лучше бы назвала егоСкулеж.
– Ты, наверное, хотел пошутить? – нахмуриласьона. – Но вышло совсем не смешно.
Только через три недели я снова увидел пса и Фэйна. ФредСмит шел рядом со мной. Было что-то рабское в его старании приноровиться ксобеседнику. Он говорил слишком много и слишком быстро. Я вполуха слушал егодлинный и запутанный рассказ о состоянии его нервов и здоровья.
Он увидел пса перед дверью закусочной Берты и свистомподозвал его. Пес затрусил к нему через улицу. Он был рад увидеть Фреда – этобыло ясно.
Не успел он добежать до середины улицы, как в пыль прямо уего брюха упал камень. Я посмотрел в ту сторону, откуда он плюхнулся. На углуулицы стоял Фэйн и уже поднимал второй камень.
Фред Смит побледнел. Он переводил взгляд с меня на Фэйна, сФэйна – на пса.
Я помнил, как Берта говорила, что пес должен сам решать своипроблемы, но я знал кое-что о Фэйне и поэтому бросился к нему. Мне было всеравно, что мне придется все-таки отсидеть тридцать дней в тюрьме. Нам с Фэйномдавно пора было выяснить отношения; а сейчас и у меня под левой подмышкойторчало оружие. Ладно, наш спор будет длиться так долго, как захочет сам Фэйн.
Но на этот раз все решил пес.
В первое мгновение он повел себя так, как будто собиралсяброситься прочь от Фэйна. Потом остановился и, поколебавшись, зарычал, ирычание воодушевило его. Он кинулся к Фэйну, и Фэйн от неожиданности выронилкамень так быстро, словно камень был слишком горячим, чтобы держать его в руке.Когда пес почувствовал, что Фэйн боится, он побежал к нему с удвоеннойскоростью.
Правая рука Фэйна потянулась к кобуре. Пес прижался к земле,изготовившись к прыжку, и в его глазах горел желтый огонь ненависти. Фэйнбросил взгляд через плечо, заметил рядом с собой гостеприимно распахнутую дверьсалуна и тут же нырнул в нее. Пес прыгнул как раз в тот момент, когда дверьзахлопнулась за Фэйном.
Я посмотрел на Фреда Смита. На его лице светилось смешанноечувство гордости и стыда. Гордости – за пса, стыда – за себя.
Я зашел в закусочную и рассказал про все это Большой Берте.Смит вошел вместе со мной.
– Он преодолел маленькие страхи и теперь готовсправиться с большими, – спокойно пояснила Берта. – Скоро онвылечится совсем. Дрессировать животных нетрудно, если у тебя есть терпение иты знаешь, что самое сильное, что есть в мире, – привычка.
Фред Смит склонился над стойкой и заговорил так быстро, чтослова почти сливались:
– А ты можешь сделать это и со мной? Ты можешь вылечитьменя от того, что происходит со мной, что бы это ни было? Я буду как собака,буду делать все, что ты прикажешь. Я отдал бы все, если бы я мог быть таким,как другие мужчины, если бы меня уважали. Эти адские муки…
Большая Берта внимательно посмотрела на него.
– Тебе придется носить что-то, что напоминало бы тебе,что тебя дрессируют, – сказала она ему, – такое, что было бы с тобойвсегда, например, перчатка на правой руке или что-нибудь в этом роде.
– Я сделаю все! – горячо воскликнул Фред.
– Сделаешь ли? – задумчиво произнесла Берта,сощурив глаза.
Я вышел из закусочной. Похоже, что вдвоем им было лучше. Язадумался, не заставляет ли материнский инстинкт Большой Берты приниматьслишком большое участие в этой пародии на мужчину, который был сломлен страхоми который теперь стал бояться самого страха.
Где-то через неделю до меня дошел слух об ошейнике.Говорили, что Смит носит под фланелевой рубашкой собачий ошейник. Человек,который рассказывал мне про это, утверждал, что это явный признак сумасшествия.
Ему я не ответил ничего. Но с Бертой поговорил напрямую.
– А не будет ли от этого больше вреда, чемпользы? – спросил я.
Она пожала своими массивными плечами:
