тайный замысел юного Тёмного лорда и очередного Малфоя рядом с ним.
— Надо быть осторожней… — пробормотала заключённая, возвращаясь к пергаменту.
Я не могу писать прямо, ведь письмо будут читать надзиратели, но мы-то с тобой знаем, дорогой Драко, как обстоят дела, верно, дружочек?
Белла остановилась — рука устала от работы пером. Лейстрендж дала ей небольшой отдых, а сама задумалась над тем, как Драко и Лорд всё умно придумали — собрать крестражи, эти важные предметы для Господина под видом уничтожения, наверняка чтобы потом надёжно спрятать. Под это дело молодые лорды даже добились освобождения Люциуса, которого Тёмный лорд всегда считал полезным, но скользким. Вот и теперь Малфой-старший опять вывернулся и оказался на свободе.
Белла не злилась и не завидовала, потому что слишком хорошо себя знала. Если бы Лорд освободил и её, она бы не смогла сдержаться рядом с врагами и тут же прокляла кого-нибудь даже за косой взгляд в сторону Повелителя, когда ей вернули бы палочку. Её не остановило бы и наказание, а за такое полагался не меньше, чем Поцелуй. Но, что намного хуже, Белла могла поставить под угрозу планы Тёмного Лорда, теперь Мальчика-Который-Выжил, поэтому она послужит ему там, где она сейчас находилась, надо лишь дать знать Драко, что она готова помочь со следующим предметом.
Белле было немного жаль, что чаша Хельги Хаффлпафф больше не будет украшением её сейфа, напоминая, как её ценит Господин. Но раз Лорд хотел иметь предметы при себе, попутно зарабатывая при помощи Малфоев очки на поисках и уничтожении крестражей, дурача обывателей и Министерство, то кто она такая, чтобы мешать его великим замыслам?
— Как же про это написать? — Белла пожевала кончик пера. — Нельзя же прямо напомнить Лорду, он и сам знает, когда «найти» чашу. Да и эти недоумки прочитают и задумаются… Если они поймут, что один из крестражей у меня, то попытаются забрать, а мой Лорд останется ни с чем. Нет, так не пойдёт.
Белла макнула перо в чернила.
Драко, я могу быть очень полезна Гарри Поттеру, но писать об этом нельзя, могу только сказать, что сообщу ему всё при личной встрече. С его славой и твоими связями я уверена, что проблем с её организацией не будет. Ты, конечно, хочешь знать подробности, прежде чем сообщать своему другу Гарри. Я понимаю и сама не стала бы напрасно беспокоить Его, но я могу лишь намекнуть, что это поможет твоему отцу в его нелёгких поисках. Если Гарри Поттер пожелает, я смогу помочь даже из Азкабана.
Навеки преданная нашему делу Беллатрикс Лестрейндж
Белла закончила письмо и забарабанила по решётке, вызывая охранника. Наконец, тот появился, позёвывая. Белла нетерпеливым жестом откинула с решётки ткань и просунула пергамент сквозь её прутья.
— Ну, давай же, шевелись! Ишь окорока наел! — торопила она надзирателя.
— Не бузи, Лестрейндж! — привычно приказал волшебник, засовывая письмо в карман, чтобы передать начальнику для отправки адресату.
Белла, и прежде острая на язык, сегодня вообще слетела с катушек.
— Что ты мне сделаешь, а, Осборн? Да я без палочки справлюсь с таким колдунишкой, как ты! — задорно выкрикивала она, с каждым словом повышая голос. Ведьма явно хотела привлечь к себе внимание.
Надзиратель сплюнул — опять у Лестрейндж обострение. Только они обрадовались, что в последние месяцы бешеная Белла притихла.
— Не замолчишь, напущу дементоров, — пообещал он. В действительности, после того странного решения Визенгамота такой приказ по отношению к заключённым Пожирателям мог отдать только начальник тюрьмы в очень ограниченном ряде случаев, например, при попытке бунта.
— А ты не пугай! Ты хоть знаешь, кто мой племянник? — Белла подбоченилась. — Его зовут Драко Люциус Малфой, лорд Блэк, и он теперь очень влиятельный, а ещё он дружит с самим Гарри Поттером!
Охранник злобно проворчал что-то себе под нос. Он и без упоминания лорда Блэка ничего не мог сделать Белле, но вот позлословить ему никто не запрещал.
— Племянник… Тоже мне, про родню вспомнила. Вон, в камере напротив, ещё одна твоя племянница. Не хочешь с ней поболтать?
Как он и думал, Лейстрейндж разразилась злобными выкриками в адрес Предателей крови, забыв о своей попытке устроить Осборну и его коллегам веселенькую жизнь. Надзиратель не ушёл сразу, а задержался, ожидая спектакль, — обычно упоминание племянницы приводило именно к этому.
Надзиратель оказался прав — на крики Беллы у решётки напротив показалась ещё одна заключенная. Её серая кожа и волосы больше приличествовали инферналу, а не живому человеку, и она по-прежнему выглядела затравленно, так же, как и в первый день, когда её сюда доставили.
Белла при виде Нимфадоры Тонкс — а это была именно она — довольно оскалилась. Обе заключенные выглядели совершенно по-разному. Нимфадора, хотя была в тюрьме совсем недавно, сейчас походила на старуху, а Беллатрикс, пусть и отощала, но уже не напоминала скелет. Напротив, теперь она выглядела жизнерадостно и молодо, сытно питаясь и имея доступ к лучшим зельям. Но главной причиной того, что Белла похорошела, было то, что теперь у неё в душе плескалась гремучая смесь из эйфории, надежды и предвкушения.
При виде «племянницы» (которую Лестрейндж, конечно же, не признавала — «Toujours Pur»Всегда чистый, и все дела) Белла злорадно захохотала. Она была единственной, кто вообще мог смеяться в Азкабане, разве что за исключением совсем уж поехавших крышей, но такие надолго в этих стенах не задерживались, отправляясь в свой последний путь
