— вновь плыло сознание, и Уля, цепляясь за реальность в ожидании приезда отца, сквозь пелену перед глазами рассматривала накренившийся потолок. По ощущениям, с момента их разговора прошло не больше десяти минут, а значит, впереди еще полчаса пытки. Вечные секунды ада текли теперь под запах валокордина, аккомпанемент еле слышных всхлипываний за стенкой, вибрацию телефона и истерическую трель дверного звонка. Кто-то настырный ломился в дверь квартиры, однако Ульяна и не помышляла о том, чтобы встать и открыть. Голова кружилась, мир вновь пошёл серо-черными помехами, да и зазвучал помехами. Обесточенное тело отказывалось повиноваться сигналам мозга. Пришли наверняка к матери. Вот пусть сама с ними и разбирается.
Всё, что осталось в сердце — выдумываемые на ходу и не прекращающие звучать молитвы. Всё, что осталось от неё — тлеющий фитиль веры в слова баб Нюры: Егор сильный и сможет выстоять даже в такой борьбе. Глядя в потолок, пыталась вымарать из памяти минуту, в которую добилась от него ответа на вопрос о том, какую такую последнюю осень ему нагадали. Всего три буквы. Три буквы, что проявлялись перед глазами вновь и вновь.
«Эту».
Уговаривала себя и убеждала, стирала их ластиком железных доводов, а они вновь и вновь возникали. Эту. Неправда всё! Просто глупая, нелепая шутка, плод чьего-то буйного больного воображения. Предсказания — это же чушь собачья! Как можно увидеть будущее? Никак! Можно, глядя на человека, его характер, образ мышления и жизни, предположение сделать. Но знать возраст, время года… Это же… Нереально! Егор просто неверно понял. Тот «оракул», конечно же, иное подразумевал… Или вообще от балды наплёл, а человек запомнил. И поверил…
Нет! Егор сам дал понять, что считает это всё ерундой! Так и сказал: «Всё фигня, кроме пчёл»! И даже пчёлы — фигня! Так он сказал! Или он имел ввиду, что фаталист?
«Чушь! Чушь! Чушь и ересь! Абсурд!»
Сегодняшний кошмар наяву, вопреки всем брошенным на сопротивление ресурсам, наводил на предположение, от которого кровь стыла в жилах, дыхание перехватывало, а разум порабощал ужас. А если нет?.. Если не бред?..
«Нет! Вздор! Полный!»
— Уля!
«Знакомый голос…»
Кто-то рухнул на кровать, оплёл руками, заставляя замереть, а еще через мгновение Уля ощутила нажим тёплых пальцев, что принялись с усердием стирать с щёк воду. Вода без промедления набегала вновь, веки отчаянно жмурились, разлепить их и разглядеть хоть что-то пока не выходило. Но пахло от вторгшегося в её пространство Юлей, да и сердце знало: это её Новицкая здесь. Вот кто с таким отчаянным упорством ломал дверь. Значит, не выдержала всё-таки мать, открыла.
— Уля! Улечка! Пожалуйста! Пожалуйста… — быстро-быстро зашептали в ухо. — Посмотри на меня… Я здесь!
Юлька. Это её Юльки шёпот. Слава Богу, она тут.
— Юль… Ю-Юлька… Он…
Нет сил. Ужасно получалось, точнее, совсем не получалось сказать — задыхаясь, заикаясь и сотрясаясь всем телом, она гнусавила прямо в Юлин пахнущий душистым кондиционером для белья джемпер.
Руки сплелись на спине надёжным замком.
— Тише, тише… — сдавленно вдохнув и притягивая к себе, прошептала подруга в макушку, — ничего не говори. Я знаю. Налетела на фото в наших каналах. Ты трубку не берёшь… Я испугалась очень.
— Он м-меня зас-слонил…
— Там так и пишут… Люди видели… Улечка…
Юлька замолчала. Вместо слов говорила объятиями, сжимая в кольце рук всё крепче и крепче. Грудная клетка вздымалась, кожу обдавало горячим воздухом, а воздух, забранный собственными лёгкими, прорывался наружу бесконтрольным потоком рыданий.
— Давай я за Мишей этим схожу? — чуть помолчав, пробормотала Юля неуверенно. — Если они дома, конечно. Может, у него успокоительное нормальное найдется. Хочешь?
Ульяна отчаянно замотала головой. Предстояло сообщить Юльке, что час разлуки пробьёт не в условном декабре, как планировалось и озвучивалось ей некоторое время назад, а прямо сегодня. От мысли о том, что единственной подруги больше не будет рядом, когда того потребует душа, становилось ещё поганее, хотя, казалось бы, куда уж «ещё».
— Отец должен приехать, — кое-как уняв приступ истерики, тихо выдохнула Уля в плечо. — Увезёт отсюда…
Почувствовала, как окаменело и без того напряженное тело.
— Увезёт? Сейчас? — растерянно переспросила Новицкая. Чуть отстранившись, провела ладонью по волосам и осторожно заправила за ухо мокрую прядь. Лоб ощутил касание мягких губ, и стало чуточку теплее и будто легче. — Почему?
Юлин баюкающий тон дарил успокоение, утешало гулкое биение сердца и понимание, что в войне против целого мира спиной к спине с ней всегда будет стоять её Новицкая. Одна такая на весь белый свет.
— Не хочу быть здесь, — вновь утыкаясь в джемпер, отозвалась Уля еле слышно. — Не могу её видеть.
— Кого? — осторожно уточнила Юля. Казалось, выбрав шептать, она заклинала Улиных демонов. Просто лежа рядом в обнимку, прижимаясь щекой и нашёптывая свои вопросы, утихомиривала змеиный клубок из боли, ужаса, отчаяния и ненависти и осторожно высасывала попавший в раны смертельный яд.
— Маму.
Юлька промолчала, лишь вздохнула прерывисто и кивнула в знак того, что ответ принят. В горле вновь встал ком, снова хотелось выть волком от несправедливости и ощущения собственной слабости и никчемности. Ничего не может! Останавливало лишь осознание, что мама находится где-то совсем рядом и всё услышит.
— Она, представляешь?.. И сейчас, и тогда… — давя судорожный вздох, пробормотала Уля в плечо. — Это она ему какой-то херни наговорила за моей спиной… Дважды, Юль! А он мне не сказал ничего. Это что нужно было внушить человеку, чтобы он захотел исчезнуть, Юль? Что?..
Почувствовала, как пуще прежнего напряглось Юлькино тело.
— Даже думать не хочу, — тихо отозвалась та, вновь аккуратно заправляя за ухо склеенную соленой водой прядь. — Никак не привыкну, что они у тебя теперь по плечи. Но тебе идёт… Ты уверена, да? Что мама?
— Она сама признала…
Комната погрузилась в тягостную тишину. За дверью не раздавалось ни шороха, до ушей доносилось лишь тиканье стрелок часов на кухне. А в воспаленное сознание, вопреки внутреннему протесту, коротким пунктиром пробивалась мысль о мамином самочувствии.
— Где она сейчас? — прошептала Уля. — Слушает? Или у себя?
«Давление, небось…»
Юля неопределенно повела плечами.
— Не знаю. Открыла дверь, увидела меня и не обрадовалась, если честно. Зыркнула ещё так… Неприятно. Я ей как-то наговорила всякого и теперь враг народа, — хмыкнула подруга. — Но пустила, видишь. Сказала, что раз я здесь, она до аптеки добежит.
Ну, раз сказала, что «добежит», значит, всё не так уж и плохо с её состоянием. При действительно высоком давлении мама лежит пластом или передвигается по квартире, держась за стены. Получается, мать-то у неё покрепче, чем прикидывалась. Следом тут же
