Я поднялась на локте и сердито взглянула на Сударя. Он открыл один глаз под маской.
— К подарку прилагалась записка, — возмущенно продолжала я. — В ней говорилось: «С нетерпением жду, когда мир увидит вас в моих бриллиантах». Ты можешь себе это представить?! Он собирается сделать из меня витрину своего богатства!
— Ты бы отлично справилась с этой задачей — с такой-то грудью. — Он игриво ущипнул меня за сосок. — А что? Ты можешь выставлять напоказ все, что угодно: драгоценности, шарфы…
— Колокольчики для коров, — рассмеялась я. — Хомуты для быков…
Сударь ответил мне полуулыбкой, перед которой я всегда оказывалась бессильной.
— Ты могла бы получить все, о чем мечтаешь.
Я пожала плечами.
— Да, за это можно продать душу. Или же оставить ее при себе, сделаться куртизанкой и все равно это получить.
Покачав головой, Сударь убрал мне за ухо выбившуюся прядь.
— Ты умеешь меня удивить, милая Офелия. — Его хриплый шепот всегда вызывал во мне сладкую дрожь. — Большинство женщин жить не могут без драгоценностей.
— О, я люблю драгоценности, — сказала я, устраиваясь поудобнее на его плече. — И надеюсь, что у меня их будут горы. А вот чего не люблю, так это напыщенных подарков, которые вовсе не подарки, а приманка с крючком внутри от мужчины, который меня не знает и даже не пытается узнать. Как насчет искренней лести, основанной на искреннем понимании?
— Хм. Отошлешь ему камни обратно?
Я усмехнулась.
— Конечно нет. Я их отдала. Приют Челси отлично проживет годик, а то и все три благодаря щедрости лорда Малкольма. Когда я уходила, они уже подумывали повесить его портрет в парадном зале.
Сударь долго молчал. Потом глубоко в его груди родился не то рык, не то смех.
— Да здравствует лорд Малкольм!
Улыбнувшись, я обвила руками его шею и закрыла глаза в надежде, что он будет рядом, когда я проснусь.
Но он ушел.
Следующая ночь была вихрем не менее порочных и изысканных наслаждений. Под умелым руководством Сударя я изучала «грех лени», который на поверку оказался искусством эротического массажа и медленного, неторопливого совокупления. Ощущения наши растягивались во времени, и мы проваливались в иной, сказочный мир неспешных удовольствий. Я была ошарашена, когда эта чудесная, легкая сладость внезапно подхватила меня к вершинам интенсивного и длительного оргазма.
Подозреваю, что Сударь удивился не меньше меня, ибо его мощное извержение не заставило себя долго ждать, и он еще некоторое время дрожал в моих объятиях.
Результатом сеанса для меня были трясущиеся коленки и склонность к хихиканью.
Сударю почему-то это не показалось смешным.
Когда я приехала на следующую ночь, Лебедь встретила меня у двери.
— Его нет, — сказала она.
Лицо у меня наверняка было в тот момент похоже на лицо ребенка, которому сказали, что Рождество отменили.
— Где он?
Лебедь повела золотистой бровью.
— Я не держу его на поводке, Офелия.
«А мне бы этого хотелось», — подумала я.
Досадуя на свою детскую реакцию, я тут же подобралась и высокомерно кивнула Лебеди.
— Разумеется. Будь добра, передай ему, что я буду ждать от него послания касательно продолжения наших уроков.
Лебедь усмехнулась.
— Неплохо. Очень царственно. Но тебе не стоит волноваться. Он желает видеть тебя завтра вечером. А сегодня советует хорошо выспаться. — Она сложила руки на груди и смерила меня мудрым взглядом. — Тебе понадобятся силы.
Не желая показывать, как поднялось мое настроение, оттого что Сударь хочет вскоре увидеться, я пожелала куртизанке доброй ночи и украдкой вернулась в дом родственников. Забравшись в согретую Силлой постель, я вынуждена была признать, что благодарна за возможность поспать нормально, а не урывками.
Кроме того, Лебедь оказалась абсолютно права. Следующая ночь потребовала от меня всех накопленных сил.
Вместо того чтобы, как положено, ласкать мою кожу, руки Сударя были сцеплены за спиной. Он был одет в темный халат и брюки, а я так и осталась в черном платье горничной, в котором сбежала из дому.
Я шумно сглотнула.
— Не понимаю. Ты хочешь, чтобы я занималась любовью… сама с собой?
Он почему-то сегодня казался выше и как-то крупнее. А еще холоднее — почти как в первую ночь, которую мы провели вместе. Я привыкла к веселому и смелому любовнику и почти забыла о прежнем мрачном и порочном надзирателе.
В ответ он освободил одну руку и повел ею в сторону кровати.
— Пятый «грех» — это алчность. Искусство порождать желание без единого прикосновения.
А я тем временем уже задавалась вопросом, как куртизанка может обратить себе на пользу «грех зависти».
— Ты не будешь ко мне прикасаться?
Он вернул руку за спину.
— Не буду. Я разложил на постели кое-какие вещи. Ты воспользуешься ими, чтобы заменить меня, чтобы заставить меня, тебя захотеть.
Я облизала губы и бросила взгляд на кровать. Там меня ждал старый друг — павлинье перо. Тут все было понятно. Рядом лежал закупоренный пузырек из венецианского стекла, наполненный золотистой жидкостью. Дальше шел короткий и толстый резной стержень из слоновой кости, форма которого была мне весьма знакома…
Перо. Масло. Я провела пальцем по резному стержню и вопросительно посмотрела на Сударя.
От его темного взгляда у меня мороз пошел по коже.
— Это олисбос, — хриплым шепотом сказал он.
Я прекрасно знала античную литературу.
— От греческого глагола «скользить», — прошептала я.
Что ж, это кое-что объясняло.
Я опять посмотрела на Сударя. Он ждал. Его глаза под маской поблескивали сардоническим огоньком, губы были поджаты. Так, значит, это испытание. Неужели он думает, что мне недостает воображения или инициативности? Господи, как же он ошибается!
Я повернулась и прошла к камину, у которого стояло вольтеровское кресло. Ни слова не говоря, я принялась толкать эту громадину к кровати. Сударь мог бы легко его поднять, но вместо этого просто стоял и наблюдал за мной. Поскрипев по полу и покряхтев как заправский грузчик, я установила кресло футах в пяти от кровати, направив его открытый край к краю кровати.
— Садись, — скомандовала я Сударю.
Смерив меня долгим взглядом, тот сел с достоинством короля, опускающегося на трон. В этот момент я решила разжечь его похоть так, чтобы он подскочил с этого кресла.
Никогда не думала, что костюм горничной может быть эротическим стимулом, но, когда я встала перед Сударем и сбросила плащ, в его черных глазах словно вспыхнул огонь. Я отметила про себя, что его будоражит образ горничной, равно как и я фантазирую на тему конюха.
