Я смущенно повела плечом.
— Ну, женщины, которые… тебя опекают. Боже, как коряво звучит. — Я нахмурилась, встретив его взгляд. — Есть более удачный термин?
Он помолчал.
— Лебедь рассказала тебе о моих… любовницах?
Да, сболтнула лишнее. Хотя я и была новичком в этом деле, но уже понимала, что деликатность — это все.
— Она всего лишь обмолвилась, что ты не хочешь, чтобы тебя знали в лицо. Большего я от нее не добилась, но поняла, что ты был частью ее мира — этого мира — много лет.
Его молчание начинало меня тревожить. Я затарахтела дальше:
— Совершенно естественно, что дамы могут желать тайного альянса с… изобретательным, талантливым любовником. Я дала бы тебе самые восторженные рекомендации.
Сударь фыркнул. Похоже, он был уже не в силах сдерживать смех. Запрокинув голову за край лохани, он расхохотался так, что вода грозила расплескаться по всей комнате. Вначале я обрадовалась, что не расстроила его своей болтовней, но через некоторое время скрестила руки на голой груди и нетерпеливо забарабанила пальцами.
— Навеселились уже?
До конца не успокоившись, он сверкнул своей белозубой улыбкой, от которой у меня подгибались колени.
— Милая Офелия, я с радостью обращусь к тебе за рекомендациями, если в том возникнет необходимость. А пока мне бы очень хотелось насадить тебя на член и смыть с твоих восхитительных грудей всю эту липкую сладость. И я предпочитаю не обсуждать других любовниц, когда мы вместе. На мой взгляд, это охлаждает пыл.
Его пыл вовсе не казался мне охлажденным, но вместо того чтобы спорить, я поспешила забраться к нему в лохань.
Он не «насадил» меня сразу, несмотря на высказанное пожелание. Сначала он заботливо намылил мне кожу, начиная с пальцев на ногах и заканчивая головой, и смыл весь мед, ягоды и… я не забыла упомянуть шоколад? Когда настал черед головы, он усадил меня между своими широко разведенными бедрами и, запрокинув ее назад, стал поливать теплой водой. Похоже, ему нравилось, как мои волосы струились по спине. А мне нравилось, как его большие руки нежно гладили их, массируя и расчесывая пальцами, но не дергая.
Чувствуя себя обожаемой и холеной, я взяла мыло и проделала то же самое с ним. Я касалась его всюду, и разглаживание пены по каждому дюйму его тела подогрело во мне нечто большее, чем страсть. Мне понравилось заботиться о нем. Понравилось ощущение, что я имею на это право, пусть даже лишь на время.
Когда вода остыла, он без лишних слов добавил горячей. Я поняла. Я спокойно лежала на его широкой груди, наши ноги переплелись, он расслабленно обнимал меня. Нежиться в тепле ванны, ласкать друг друга, впитывать кожей жар углей — это было так неприлично и в то же время мило и невинно…
Но это пока его руки не сползли по моим бедрам и не обхватили ягодицы. Ни слова не говоря, он подтянул меня повыше, и его губы оказались рядом с моими. Поцелуй начался мягко, но вскоре я уже запуталась пальцами в его мокрых волосах, всем телом прижимаясь к нему. Наши языки сражались, а сердца стучали все глуше и быстрее. Когда он широко развел мои колени, усаживая меня на себя, я охотно открылась, давно уже готовая принять в себя его член. Обхватив своими большими руками мои бедра, он пытался умерить мой пыл. Словно не слыша протестующих всхлипываний, он заставлял меня двигаться медленно, проникая внутрь дюйм за изысканно мучительным дюймом. Увлекая меня вниз, сам он подавался вперед, вынуждая меня чувствовать, ждать, принимать его дальше и дальше — как никогда глубоко.
Меня била дрожь, я стонала, но он был беспощаден, полностью меня контролируя и позволяя мне ровно столько движения, сколько ему было угодно. Когда он в очередной раз подбросил меня вверх, я запрокинула голову назад и взвыла, когда он медленно вышел, но только чтобы мучительно въехать в меня снова. То было роскошное, порочное испытание терпения, безусловно, призванное окончательно свести меня, беспомощно бьющуюся в его руках, с ума.
Боюсь, я совсем одичала: я орала и впивалась ему в плечи. Он не унимался, пока мое тело полностью не обмякло в его руках, а моя кунка не увлажнилась чем-то, кроме мыльной воды.
Тогда его руки скользнули вверх и обхватили мои груди.
— А теперь попрыгай на мне, милая. Попрыгай как следует.
Свободная наконец, я схватилась за его мощные бицепсы и стала подниматься над ним и обрушиваться на его член с исступлением сорвавшейся с цепи похоти. Я вбивала его твердый конец так глубоко, что у меня вырывались болезненные вздохи наслаждения, и я не могла остановиться. Не замечая остывающей воды, не слыша, как она расплескивается по полу, я отрешилась от всего мира, кроме массивного, твердого как скала члена, на котором скакала во весь опор.
Оргазм ошарашил меня, как лобовое столкновение с невесть откуда взявшейся встречной телегой. Он выбил из меня рассудок. Я падала. Я летала. Я носилась по небу, как воздушный змей, подхваченный грозой. Я билась на Сударе всем телом и лишь смутно слышала его гортанный рев. Кончая, он вошел в меня резко и глубоко.
Я издала одинокий финальный писк и без сил рухнула на его вздымающуюся грудь.
Изнуренная, в полуобморочном состоянии, я плохо помнила, как Сударь поднял меня из лохани, завернул в целую охапку полотенец и уложил в кровать, до которой мы той ночью так и не добрались. Кажется, я потянулась к нему, желая снова очутиться в его объятиях, но моя рука нашла лишь холодный воздух спальни: Сударь ушел и закрыл за собой дверь.
Эта ночь, которую мы посвятили «удовлетворению аппетитов», оставила меня в предвкушении чего-то большего.
В тот день я старалась не слишком явно зевать перед бесконечными визитерами тетушки Берил, когда от лорда Малкольма Эшфорда принесли новые подарки.
— Если бы он искренне хотел быть со мной щедрым, то подарил бы мне свободу, — пожаловалась я Сударю той ночью, когда мы лежали, переводя дух после обстоятельного изучения «греха праздности».
Придя в наше логово греха, я обнаружила, что Сударь приготовился познакомить меня с чувственностью роскоши. Дорогие запахи, элитные вина, шелковые простыни, великолепное эротичное белье, которое теперь болталось на люстре. Мы играли со всем, чем должна окружить себя блудница высокого класса и чем она должна пленить мысли и чувства мужчины. Я прежде понятия не имела, что павлиньи перья можно использовать не только для украшения шляп.
Я сладко потянулась под крылышком у Сударя и зашагала пальцами по тропинке темных волос на его животе, которая так манила меня. Тело саднило от напряженного удовольствия, которое он мне доставил. Я все еще чувствовала, как прохладный шелк скользит под моей воспаленной кожей, и вздрагивала от накатывающих волн вожделения.
— Возможно, он и есть щедрый, — без особого интереса буркнул Сударь.
Я нахмурилась и прошлась пальцами вверх по его телу.
— Он преподносит мне золото и бриллианты, но это пустые дары, потому что все это будет принадлежать ему, как только мы поженимся. Он хочет упрятать меня в один из своих бархатных футляров, чтобы потом, когда будет охота, вынимать и красоваться.
