понял его, но значительно кивнул и добавил несколько слов на своей тарабарщине; Лисица услышал слово «Аллах» и понял, что осман благословляет его.
- Осторожность, брат, - добавил Диджле и беспомощно оглянулся на Софию, которая уже нетерпеливо поглядывала на дом. Баронессе наверняка хотелось сесть или даже прилечь, принять теплую ванну, чтобы смыть грязь и сырость пещеры и, конечно, поесть досыта, но Лисица задержал их еще на несколько минут, чтобы рассказать девушке, как найти разбойничье логово и убедиться, что она запомнила дорогу. Он не собирался показываться на глаза местным воякам, а баронессе так или иначе придется это делать. София послушно пообещала сделать все, что наказано, и с упреком добавила, что он мог бы быть погалантней и не бросать бедную девицу перед встречей с родными. Она укоризненно зыркнула на него большими глазищами и присела перед ним в шутливом полупоклоне, мол, «если вы не принимаете мою благодарность, возьмите ее хоть так».
- Я найду вас, если что, - с этими словами Лисица оставил их.
Глава 12
По дороге домой усталость окончательно подмяла его под себя, и Лисица то и дело зевал в кулак. Он хотел проскользнуть в дом незамеченным, но, как назло, прямо на пороге встретил Анну-Марию. Та остолбенела, увидев, в каком виде он вернулся, да еще и с саблей на боку, но пока не принесла чистой рубашки переодеться и не накормила Лисицу ужином на кухне, спрашивать ничего не стала, только то и дело тревожно хмурилась и даже отшлепала за мелкую провинность младшую сестру, любимицу семьи. На лисье счастье после ужина его позвал хозяин, который любил перед сном покурить и почитать вслух что-нибудь проникновенное, вроде Клопштока или безымянной поэмы анонимного автора о принце Ойгене Савойском, где всякий раз запинался на описаниях битв, чтобы громко высморкаться и напугать задремавшего слугу, и экзекуция с допросом отложилась до полуночи. К счастью, палач оказался неопытным и быстро сдался, сложив свои орудия пыток перед красноречием и поцелуями Лисицы. Милая девица тревожилась за него, и этому искреннему чувству трудно было противостоять.
- Брось нечестивые дела, - шепнула она ему в плечо, когда месяц подглядывал за ними из-за облаков в окно. – Не хочу, чтобы тебя повесили на обочине дороги, как разбойника.
- Единственным нечестивым делом мы занимаемся вместе, мой олененок, - Лисица погладил ее по щеке, и Анна-Мария возмущенно фыркнула. – Я расскажу тебе обо всем, как только можно будет.
- Обещай мне. И обещай, что никуда не уйдешь. А если уйдешь, то вернешься.
- Знаю одну девицу, - начал Лисица, и Анна-Мария напряглась, - которая хотела невозможного: достать луну, стать императрицей и чтобы ее возлюбленный всегда оставался при ней.
- Подумаешь… - она заулыбалась, когда поняла, что он имеет в виду. - Я в тебя нисколечки и не влюблена.
- Уверена?
- Конечно. Явился какой-то проходимец в дом. Разве разумная девушка пойдет с ним?
- А ты разумная?
Анна-Мария вздохнула, как маленький ребенок, и виновато призналась:
- Нет.
Уже перед самым прощанием она шепнула, что любит его, и на душе у Лисицы стало тускло: бедная девица! Как Бог их создал – такими неразумными и одновременно мудрыми в делах бытовых? Он подумал о горбунье, которая наверняка сейчас сидела взаперти на своих сокровищах, и о баронессе, воспринимавшей мир, точно веселую игру – обе они и в подметки не годились хозяйской дочери, да вот беда – даже она была просто девицей, каких много в мире под солнцем. Заснул он нескоро, тревожась об османе. Свой завтрашний день Лисицу не пугал – как-нибудь проживем.
Глава 13
После того, как первое недоверие и последовавший за ним восторг улеглись, в доме фон Бокков началась невероятная суматоха: явление спасенной племянницы казалось им чудом, почти таким же поразительным, как снисхождение с неба пророка Исы, призванного низвергнуть обманщика Даджаля. Все это время Диджле держался поодаль, стараясь хранить достоинство, и даже почти не глазел по сторонам, хотя в европейском доме он оказался впервые. Такому нелюбопытству помогли голод и усталость, сваливавшие его с ног, но присесть на ковер Диджле не посмел – как знать, что можно делать в доме, а что нет? Вдруг, если он сделает что-то не так, прибежит суровый служитель с палкой и изобьет его? Этого не хотелось.
Софию увели мыться и переодеваться под ахи и охи служанок, и девица совершенно преобразилась: из простенькой и добросердечной болтушки она превратилась в незнакомую женщину, так сильно накрашенную и нарумяненную, такую холодную, богато одетую и высокомерную, что Диджле даже не узнал ее с первого взгляда, когда она вернулась в зал, где его оставили в одиночестве. Ему показалось, что в комнату вошел бесплотный дух, может быть, предок хозяйки, и он бухнулся на колени, молясь, чтобы наваждение и зло оставило его. Сестринская подушечка выпала у него из-за пояса, и служительницы дьяволицы кинулись ее поднимать, отчего Диджле пришел в отчаяние и лег на подарок грудью.
- Он же совсем дикий, дорогая моя, - полненькая госпожа фон Бокк по-птичьи склонила голову. Она старательно бледнилась и утягивалась, но природный румянец упорно пробивался даже сквозь краску, и не один корсетный шнур пал смертью храбрых во время утреннего одевания.
- Ну и что ж из этого, тетушка? Он спас мне честь и жизнь в мерзкой, вонючей пещере. И я думаю, османы все такие. Мне
