простыня рвется в моих руках под нашим общим весом. Я чувствовал, как руки Рионы соскальзывают с моей шеи.
Я думал, что уроню ее.
Я думал, что мы оба сгорим в пекле.
Я чертовски зол на этого Джинна, этого бугимена, преследующего нас. Часть меня хочет остаться в Чикаго и выследить его, даже если для этого придется устроить ловушку и караулить несколько дней. Но я не могу сделать это с Рионой, моим приоритетом номер один должно быть обеспечение ее безопасности. И это то, что я собираюсь сделать.
Я заканчиваю мыться и чищу зубы одной из дешевых маленьких одноразовых зубных щеток, предоставленных мотелем.
Когда я возвращаюсь в комнату, Риона одета в одежду из магазина: джинсы, ковбойские сапоги и рубашку на пуговицах в западном стиле. Ее волосы влажные по плечам, ярко-рыжие и волнистые. Я не знал, что они волнистые. Она всегда укладывает их так прямо и гладко. Я никогда раньше не видел ее в джинсах. Джинсовая ткань облегает ее длинные ноги. Она выглядит чертовски сексуально, на самом деле.
Я стараюсь держать свои мысли профессиональными, но надо быть слепым, чтобы это не заметить.
Риона жестом показывает на всю свою персону.
— Серьезно? — говорит она.
— Что?
— У них не было нормальной обуви?
Я смеюсь.
— Это нормальная обувь. Достаточно нормальная. В чем проблема? Ты хорошо выглядишь.
— Я выгляжу так, будто мой новый кантри-альбом выйдет со дня на день.
— Ну… мы недалеко от Нашвилла. Так что если это твоя мечта…
— Это не так.
Я усмехаюсь, представляя Риону на сцене с гитарой на шее. Я действительно не могу представить ее поющей для удовольствия других людей. Или делающую что-либо для удовольствия других людей.
— Поверь мне, — говорю я ей. — В этом ты будешь лучше вписываться, чем в костюме Элли Макбил.
Как только мы оба оделись, мы пошли через дорогу в захудалую закусочную в стиле 50-х годов, обещающую «Завтрак весь день!» на своей выцветшей вывеске. Поскольку сейчас 7:20, я полагаю, что мы в любом случае позавтракаем.
Мы с Рионой забираемся в одну из виниловых кабинок. Она морщит нос от ламинированного меню и шатающегося стола из керамики.
— Кофе со сливками, пожалуйста, — говорит она официантке.
— Тоже самое. А также блинчики, бекон, ветчину, яичницу и хашбраун, пожалуйста, — говорю я.
Риона качает головой.
— Ничто не может заглушить твой аппетит, да?
— Я думаю, что весь этот опыт сделал меня более голодным, — говорю я. — Я, наверное, сжег много калорий, бегая и карабкаясь. Плюс ехал всю ночь. Наверное, стоило заказать еще и омлет.
Риона фыркает.
Несмотря на все это, когда подается еда, жирная, хрустящая и вкусно пахнущая, я вижу, как она смотрит на мой бекон. Я подталкиваю тарелку к ней.
— Давай, — говорю я. — Здесь много.
Риона неуверенно берет вилку и откусывает кусочек от хашбрауна. Картофель хорошо подрумянился, покрыт солью и перцем.
— Видишь? Неплохо, да? — говорю я.
Я знаю, что она голодна. Я знаю, что она хочет еще.
— Не ужасно, — признает она.
— Ешь, сколько хочешь.
В следующие две минуты она съедает половину тарелки. Как бы ей не хотелось признавать это, но сумасшествие этой ночи подействовало на нас обоих. Она тоже проголодалась.
— Так где же все-таки находится Сильвер Ран? — спрашивает меня Риона.
— Прямо у подножия Дымчатых гор, — говорю я ей. — Недалеко от Национального парка Грейт Смоки Маунтин. Недалеко от Гатлинбурга или Ноксвилла.
Риона смотрит на меня так, будто я говорю на мандаринском языке.
— Никогда не слышала ни о чем из этого? — поддразниваю я ее.
— Я знаю Дымчатые горы, конечно, — защищаясь, говорит Риона. — И Ноксвилл.
— О да? Что ты знаешь о Ноксвилле?
— Ну… — она краснеет. — Что он находится в Теннесси.
Я смеюсь.
— Не часто выбираешься из Чикаго, да?
— Я была в разных местах, — жестко говорит Риона. — Нью-Йорк. Париж. Лондон. Я путешествовала.
— Но не до глубинки.
— Нет. У меня никогда не было причин для этого.
— Ну, тебе понравится, — я усмехаюсь.
13. Риона
Я чувствовала бы себя не в своей тарелке, если бы Рэйлан взял меня с собой в Марокко.
У меня никогда в жизни не было ковбойских сапог. Я никогда не ела в закусочной. И уж точно я никогда не ездила на лошади, не говоря уже о посещении ранчо.
Думаю, что он везет меня сюда, чтобы помучить. Есть много других мест, куда мы могли бы поехать, менее… инородных.
С другой стороны, я определенно чувствую себя за миллион миль от Чикаго. И это заставляет меня чувствовать себя в безопасности, в каком-то странном смысле.
Прежде чем мы покидаем мотель, Рэйлан звонит Данте и сообщает ему, куда мы едем. Мой телефон и ноутбук сгорели вместе со всем остальным в моей квартире, так что у меня нет никакой возможности связаться с кем-либо.
— Так будет лучше, — серьезно говорит мне Рэйлан. — Данте расскажет Кэлу. Но я не думаю, что кто-то еще должен знать. Весь смысл того, что мы забрали тебя сюда, в том, чтобы держать тебя в полной изоляции. Надеюсь, твой брат и Данте смогут выяснить, что за хрень происходит, раньше, чем позже. А пока я не хочу рисковать тем, что этот парень сможет отследить тебя.
Мне не очень нравится идея бежать и прятаться, оторвавшись от семьи и особенно от работы. Но этот пожар напугал меня. Больше, чем то, что я чуть не утонула. Это было похоже на обострение, знак того, что этот парень отчаянно пытается добраться до меня, независимо от того, насколько безопасной и защищенной я себя считаю.
— Мне действительно нужно позвонить Дину, — говорю я Рэйлану. — Если я просто исчезну и не буду отвечать ни на звонки, ни на сообщения, он может вызвать полицию. Как минимум, он придет ко мне в квартиру. И, возможно, заметит дыру в стене здания.
Рэйлан обдумывает это.
— Хорошо, — говорит он, наконец. — Позвони ему тоже, с телефона в мотеле. Ты запомнила номер?
Я киваю.
— Да, я его знаю.
Всегда запоминаю номера, адреса, дни рождения. И номера в юридических документах. Не знаю, почему они застревают в моем мозгу. Я могу назвать вам номера дел многолетней давности. В большинстве случаев это бесполезная информация, я бы предпочла сохранить место в мозгу для чего-то другого. Но так уж устроен мой мозг.
Рэйлан хмурится, как будто его раздражает, что я знаю номер Дина. Как будто он думает, что это что-то значит.
— Могу я уединиться? — говорю я.
— Хорошо, — говорит он. — Но не говори Дину, где ты.
