за спиной никакого переулка.
* * *
— Викеша! — меня у самого порога терема встретила Клава. Непривычно серьезная, глаза широко распахнуты.
— Что еще случилось?
— Человек пришел. Говорит, что его послали, рассказать нам, где Дита, и на каких условиях ее вернут.
Не берут заложников, говоришь?
Глава 24
Как я представлял себе этого переговорщика? Как-то смутно. Ну… такой тип, в темном костюме, который сидит, развалившись, и через губу цедит: «Если наши требования не будут выполнены — мы пришлем тебе ее палец». Вообще-то, конечно, такое озвучивают по телефону, но на Руси сейчас телефонная связь не очень развита. Дальше в моей голове всплыли письма из букв, вырезанных из газет, отрывки из каких-то просмотренных фильмов, с переговорщиками и выкриками из-за угла, мем «Я не буду…!»…
А потом я увидел «переговорщика» и все мои невнятные мысли рухнули.
Сообщение от похитителей Диты принес ребенок.
Ну, не совсем маленький, конечно. На вид этому пацану было лет двенадцать-тринадцать, ну четырнадцать — от силы. Маленький, тощий, в простеньком грязном кафтане и меховом колпаке не по размеру, он сидел, съежившись, на лавке, затравленно оглядывая окруживших его людей.
— Это кто? — спросил я, усаживаясь на стул, который пододвинул ко мне кто-то из слуг.
— Называет себя Оськой-Драником, говорит, в прачечной, что на Москве-реке, работает. Мол, подошел к нему на улице незнакомый человек, дал копейку и велел заучить, что «боярину Осетровскому» рассказать.
— И что он велел рассказать? — я бросил быстрый взгляд на пацана.
Не нравился он мне. Вроде и ничего такого — обычный мальчишка, каких десятки на Москве бегает, и которые за копейку — большие деньги по нынешним временам — готовы выполнить не такое уж и сложное задание.
— Велел сказать, — пацанчик шмыгнул носом, вытер его кулаком, и зачастил, — Если боярин Осетровский хочет свою ведьму увидеть, то пусть вернет то, что украл, тогда и мы ему ее вернем. Если согласен — пусть возьмет украденное, отнесет к Москворецким воротам, там подойдет к берегу. У берега лодка будет стоять. В лодку с берега спустить на веревке и уходить, не оглядываясь. Если все сделаешь, как велено — вернут тебе твою ведьму. А если нет — сожгут ее и пепел с горелыми костями тебе на двор подкинут. Лодка будет ждать до вечера завтрашнего дня. Если до заката украденное не вернется — значит, ведьму больше не увидишь. И еще велели добавить, что без ведьмы краденое тебе все равно не нужно.
Пацан выпалил все это, перевел дух и добавил:
— Вот.
Так. Это нужно обдумать. Сначала я знатно ох… это… удивился, когда услышал, что у меня ведьму украли. Да, ведьма у меня есть и я испугался, что, кроме Диты еще и Настя пропала. Но нет — вон она сидит, тоже крайне удивленная. Значит, похитители почему-то принимают Диту за мою природную ведьму. И, значит, краденое, о котором речь идет — это Изумрудный Венец. Он действительно мне без ведьмы бесполезен. И, значит, похитители — это… Да ничего это не значит! Амулет, позволяющий чужие Источники искать — вещь очень ценная, любому боярскому роду нужная, а о том, что она у меня уже, похоже, последняя собака на Москве знает.
Это первое. И второе…
Не нравится мне этот пацан. Вот хоть что хотите со мной делайте — не нравится. Что-то в нем не так, что-то, что не вызывает в нем доверия… А что — понять не могу.
— Клава, — тихо шепнул я. Названная сестренка наклонилась к моему плечу из-за спины.
— Ты его проверила?
— Да, — так же тихо произнесла она, — Он не под Повелением. Я Повелела ему говорить правду — повторил все точь-в-точь.
Точь-в-точь? Хм. Еще мой учитель покойный, дьяк Алексей, царствие ему небесное, говаривал, что если человек свои показания в точности повторяет — значит, врет. Но врать под Повелением…
Я еще раз посмотрел на пацана. Интересненько… Испуганный, а уши навострил и явно пытался подслушать, что мне там Клава шепчет. Увидел, что я на него смотрю — и быстренько опять испуганным прикинулся. Не боится он. Притворяется. А это, согласитесь — неестественно для просто мальчишки. И да, я понял, что меня царапнуло изначально — он повторял слова незнакомца, в том числе — те, что про ведьму, а на лице — никакого удивления. Как будто он ведьм каждый день встречает, или как будто знает, о какой ведьме речь идет.
Я встал и, постукивая посохом, подошел к этому мутному поцыку. Наклонился к нему:
— Кем, говоришь, работаешь?
— На прачечных… На Москве… Белье в реке полощу…
Я протянул руку, взял его ладонь и перевернул. Пацан дернулся, как будто хотел выдернуть ее из моих пальцев, но чего уж там — поздно. Руки у него были грязные, да, но совершенно не похожие на руки того, кто постоянно в холодной воде полощется. И вот эта характерная реакция, реакция того, кто понял, что спалился…
Сам я, понятное дело, этого не видел, но знал, что сейчас мои глаза наливаются темнотой Повеления:
— Отвечай правду — кем ты работаешь?
— На прачечных. На Москве. Белье в реке… помогаю полоскать.
— Кукарекни.
— Чт… Кукареку!
Поздно. Я выпрямился:
— На него не действует Повеление.
Тот, кто подпал под Повеление — не удивляется никаким, даже самым глупым и странным приказам. А вот тот, кто ИЗОБРАЖАЕТ, что подпал под Повеление… Значит, этот «помощник прачки» и «испуганный мальчишка» либо сын боярина, либо…
Пацан дернулся, но его тут же прижали к лавке старый охотник Нафаня и один из моих новых стрелков. Я дернул завязки на его вороте и резко оттянул одежду вниз, обнажая тощую грудь — и стараясь не думать о том, что я похож на какого-то насильника.
Ну вот. Что и требовалось доказать.
— На нем нет креста, — громко произнес я, — Это колдун.
Пацан злобно зашипел.
* * *
На Руси семнадцатого века крещение младенца и ношение креста — не вопрос свободного выбора свободной личности. Это в нашем мире можно рассуждать: «Нельзя принуждать ребенка к выбору религии! Вырастет — сам решит, кем ему быть!». Повторю — в нашем мире. Мире, где нет волшебства и нет тварей из-за Грани. Для которых некрещеный ребенок или человек, не носящий креста — все равно, что приглашение: «Свободная хата! Добро пожаловать!». Поэтому крест на младенца вешают сразу, еще на мокрого, никто из родителей в здравом уме не станет рисковать душой и здоровьем собственного ребенка.
Впрочем, в нашем мире есть антиваксеры.
* * *
— Посмотри, Викентий Георгиевич, на нем где-то амулет должен быть, который ему внешность меняет.
Это верно. Если он — колдун не природный, то к тому возрасту, на который он выглядит, этот «Мишка» не успел бы сотворить все то, что нужно для становления колдуном. И природные колдуны — вещь редкая…
— Есть еще Личные Слова… — задумчиво произнес я, рассматривая дергающегося «мальчика».
— Они редко бывают, — хмыкнул Нафаня.
Я тоже хмыкнул. За мной хмыкнул и Мурин. Редко, да… Впрочем, мне кажется, этот конкретный тип таким Словом все же не пользовался. Я протянул руку и сдернул с его тощей и грязной шеи амулет, висевший вместо креста — грубая поковка из темного железа, в виде паука с поджатыми лапами.
Едрит твою!
Я даже отпрыгнул, хорошо еще — мои стрелки оказались ребятами покрепче, а, может, встречались с чем-то подобным.
«Мальчик» затрясся, все сильнее и сильнее, уже даже можно сказать — не трясся, а вибрировал, расплылся в туманное облако и…
Кто-то из девочек, кажется, Настя, охнул — на месте испуганного мальчишки сидел и злобно щерился мужичок лет тридцати, не меньше. Мелкий, тощий, с грязными рыжими волосами, свисавшими сальными патлами, со свалявшимися сосульками рыжих усов.
— Клава, знаешь, кто это? — если это личный колдун Морозовых, то…
— Нет, не знаю.
Жаль. Хорошая была идея. С другой стороны — понятно, что колдунов никто с остальными боярами не знакомит. Нет, он мог, конечно, присутствовать при тех же Морозовых на какой-нибудь должности ключаря или конюха, но, либо это настолько мелкая должность, что Клава его не запомнила, либо те, кто этого колдуна ко мне подослал, знакомство с ним не светили.
— Ну, Мишка-Драник, рассказывай, кто ты такой и кому служишь.
— А не скажу! — прошипел колдун, — И что ты со мной сделаешь?
Да, согласен, проблемка… Повеление на него не действует, а пытать… Я, к примеру, просто не умею.
