— утонуть мне в них.
Синь их — воды глубина,
Не выпускай меня из своих глубин.
Когда ты рядом, я боюсь смотреть на тебя — ты так прекрасна.
Я слышу твой голос, колокольчиками он звенит во мне,
От твоего смеха у меня сладко замирает сердце,
И взгляд твоих глаз, добрый и ясный, заставляет его биться вновь…
Люби меня, Лебедица,
Люби, я не обману твоей любви!
Ты — в моём сердце, дай ему биться,
Люби, люби меня, Лебедица,
Я — твой Лебедь, люби!..
Эти слова написал мой сын? Я, выходит, не всё знаю в нём. Эта мысль встревожила меня.
Но Ньорд отвлёк меня своей новой фразой:
— А они похожи, Сигурд и Сигню! Ты не от Эйнара его зачала? — он захохотал, а я вздрогнула…
То, что для Ньорда было хмельной шуткой, было самой большой тайной моей жизни. Моей и моего сына… Я посмотрела на Ньорда, я хотела понять, он пьян и болтает или… А он продолжил:
— Для сына ты нашла лакомый кусочек, Хильди. Не могла отдать её мне? Сонборга пожалела для меня, да?
— Ты бы ждал столько лет? Когда ты женился на Тортрюд, Сигню было восемь лет. Ты дожидался бы среди моих алаев столько времени? Уверен, что не запил бы с тоски? — сказала я, пьяные речи брата начали раздражать меня.
— Может и запил бы, — усмехнулся Ньорд. — но на троне Сонборга сразу бы протрезвился!
Ньорд ходил как по болоту, уверенно выбирая путь в моём замысле. Законность его брака с Сигню была бы абсолютной и всё то же объединение двух йордов… Но, конечно, я хотела этого для Сигурда. Я совершила столько преступлений не для того, чтобы конунгом в Самманланде, как будет теперь называться новый йорд, соединяющий Сонборг и Брандстан, сел Ньорд. Как ни люблю я младшего брата, но Сигурд мой сын.
— Ты сильный конунг, Ньорд, ты увеличил Асбин вдвое за счёт гёттских походов, — льстиво заговорила я.
— Да! — снова засмеялся Ньорд. — И вам теперь надо дружить со мной, потому что я становлюсь сильнее и злее день ото дня, сестрица. Не зря меня зовут Болли (Злой). И моя жена беременна седьмым ребёнком. Если я захочу, я с одними моими сыновьями смогу боем смять ваш Сонборг и забрать себе то, что могло быть моим.
— Всё-таки придётся сначала вырастить сыновей, Болли, — улыбнулась я примиряюще и накрыла руку Ньорда своей ладонью.
Мне очень не понравился этот разговор с Ньордом и сам Ньорд, каким он стал теперь, он почувствовал себя сильным, самовластным конунгом, завоевателем, Особаром. И он такой. И он прав. Его стоит бояться или приручить…
Надо подумать об этом и не только мне, но и Сигурду. Но я не думала всё же, что Ньорд когда-либо правда решит воевать против Сигурда. Они всегда были дружны. А главное — какую надо собрать силу, чтобы пойти на, объединяющиеся теперь, йорды…
Но я отогнала от себя эти мысли, Ньорд спьяну болтал. Только и всего. Впрочем, не было ни причин настоящих беспокоиться о Ньорде, ни времени. За месяц, что молодые йофуры будут наслаждаться мёдом на озере Луны, мы йофуры, уходящие с престолов должны приготовить всё к передаче власти и объединению земель. Так что работы у нас с Сольвейг и наших советников как никогда…
… Мы лежали рядом на обширном мягком ложе и я, чувствуя, что вся взмокла от пота, думала: это от того, что очаг пылает слишком сильно или это от боли всё ещё стоящей в моём теле…
Сигурд приподнялся глядя в моё лицо:
— Очень больно?
Я скорее выдохнула, чем произнесла:
— Да… — но заметив, как тень беспокойства, чуть ли не отчаяния пробежала по его лицу, нашла его ладонь и сжала своей, — но так ведь должно быть в первый раз?..
Я не знал, что ответить ей. Откуда мне было это знать? А если ей всегда будет больно? А если я просто слишком грубый для неё?..
Я, правда, не была готова к этой боли… Волшебство поцелуев, его ласковых рук и губ, его прекрасного, сильного и гибкого тела, прильнувшего к моему, того, как разгорелось во мне желание от первого же его прикосновения, всё это чудо, оторвавшее меня от земли, вдруг натолкнулось и вдребезги разбилось о боль, почти невыносимую, разорвавшую мою плоть внезапно и страшно…
Но ведь не может быть, чтобы это всегда бывало так… Я взяла его руку и положила себе на живот.
Я чувствовал ладонью, как пульс бьется под тонкой кожей и упругими мышцами её живота. Она повернула ко мне лицо с пылающими ещё щеками и губами:
— Сигурд… Я люблю тебя!
Она сейчас говорит мне это! Сейчас… Правда любит? Сигню…
Я наклонился, целуя её…
Конечно, и речи не было о том, чтобы немедля продолжить. Я только с ужасом и нарастающим внутри холодом могла подумать об этом ещё и на следующее утро.
А заснуть рядом оказалось так необычно, так тепло и не столько телу, сколько моему сердцу, моей до сих пор, оказывается, одинокой душе, теперь я была не одна.
Мне приятно было от того, что он спит рядом со мной. Такой большой, сильный, тёплый. Такой неожиданно близкий, милый мне. А ведь мы спали уже вместе, тогда, в лесу… Но тогда он был без памяти, на грани смертельного забытья. То было совсем другое…
Этот дом на озере Луны был укреплён по решению Сигурда стеной из высокого частокола, чтобы никто не мог побеспокоить или напасть на нас, пока мы здесь. Я удивилась немного этой излишней, как мне показалось мере. Мы говорили об этом за завтраком, на другое утро после первой нашей ночи.
— Излишней?! — удивился Сигурд. — Ты шутишь, Сигню? Вообще вы в Сонборге своём благополучном совсем забыли об обороне.
— Кого бояться Сонборгу? Кто в Свее сильнее нас?! — изумилась я.
— Излишняя самоуверенность губит и людей, не то, что йорды. Всегда надо помнить об опасности, нельзя нарываться.
— Нарываться?
— Конечно! Богатейший йорд стоит совершенно незащищённый, раскрытый любому вторжению. Ваше счастье, что все другие йорды Свеи, считая себя слабее, так и не решились ещё напасть на вас. Увидели бы они то, что я…
— А что такое ты увидел, интересно?!
— Что войско обленилось и небоеспособно, что за границами вообще никто не следит, что женское правление слишком затянулось…
— Полегче, мужчина, — усмехнулась я.
Но, слушая его, я
