своей новой судьбы.
И отпустили. Потрёпанные, но целые все двенадцать наших кораблей на пятый день при ясной погоде и попутном западном ветре споро шли в сторону восточного берега Нашего моря.
Первым мы высадились на том берегу, где некогда стоял город Вышеслава, моего деда.
Поразили меня всё ещё целые, хотя и разрушаемые уже ветрами и морем широкие лестницы из камня, выдолбленные в скалах, но украшенные некогда мозаикой по каменным перилам. Теперь она осыпалась и размывалась морем. Ещё несколько лет и ничего от мозаики не останется. Сколько продержится лестница…
На глазах Хубавы и Ганны выступили слёзы, едва наши корабли приблизились к знакомой им гавани. А как они плакали, найдя такой запущенной лестницу и почти развалившуюся уже пристань:
— О-хо-хо, ай-яй-яй… Ты и вообразить не можешь, Лебедица, сколько кораблей стояло в наши времена здесь, какие купцы ходили по этой лестнице! Какой невестой спустилась на корабль твоего отца наша Лада!
— О, ваш прекрасный Сонборг показался нам по приезду настоящей деревней, — подхватила Ганна. — Это потом уж и Эйнар и вы с Сигурдом преобразили его… А ты, Боян, помнишь?
— Лестницу помню… но и ничего больше. Сколько мне было лет? — отозвался Боян, тоже разглядывая лестницу во все глаза.
— Когда родилась Сигню, тебе исполнилось… десять, Ганна?
— Да, так… нет, восемь?
— Восемь?
Мы хотели подняться по лестнице в город, и первые шедшие уже скрылись наверху. Но через несколько мгновений с криками:
— Назад!
— Берегитесь!
Сбежали вниз и нас, едва выгрузившихся, вернули на корабли. А сверху летели тучей стрелы. К счастью не доставая, не коснувшись нас.
— Кто это?
— Кто знает? — задыхаясь и спеша наши загружались обратно в драккары, в страхе опрокидывая сходни. — Какие-то дикари, лохматые, вроде норвеев…
— Где ж славяне?
— Это точно не славяне.
Идти на север от города Вышеслава было никак нельзя, там финны, всегда бывшие враждебны свеям. Южнее, те же воинствующие дикари, что встретили нас здесь. И мы пошли вдоль берегов, вначале скалистых. А потом таких заболоченных, что пристать не было никакой возможности. Вошли в широкую мутную, медленную реку, потом открылось озеро. Но берега вязкие, не подойти.
— Идём дальше, Сигурд?
Сигурд вглядывался вдаль с носа ладьи.
— Идём, — сказал он, не отрываясь от дали. — Пока сможем идти. Боги сами укажут нам, где остановиться.
И Боги указали.
Из большого озера новая река, быстрее и чище, понесла нас ниже и ниже на юг, пока на рассвете все наши корабли не остановились внезапно, прилипнув ко дну большого прекрасного озера как раз напротив высокого холма, будто нарочно поставленного здесь, посреди этих прекрасных лугов и перелесков, полных воздуха, солнца, свободы для того, чтобы на нём вырос город…
— Кай! Сигурд! Не сдвинуть ладьи с места! Увязли мы в ильмени этой! Не сдвинемся… — кричат со всех сторон.
Сигурд посмотрел на меня:
— Вот он, холм наш, а, Сигню? Взгляни! Боги привели нас.
— Я лучше не видела места нигде. Даже в Свее. Здесь будто в прекрасном сне.
Я счастлив её улыбкой.
На сколоченных плотах, кто пешими — вода неглубока, мы добрались до берегов. Да, прекраснее нет места нигде на земле.
И мы разбиваем лагерь. Завтра зачнём работу. А сегодня пир.
И танцы, и радость как никогда ещё. Мы свободны. Мы нашли землю, что принимет нас…
И Боян поёт как никогда. И звёзды с неба светят сегодня ярче и веселее.
— А ты, Свана, в ожидании, али старые глаза обманывают меня? — спрашивает Гагар, и это слышат все.
И я счастливо киваю. Какая радость охватывает всех. Счастливое предзнаменование…
Но в разгар нашего праздника незнакомые люди из темноты выходят к нам. Одеты как обычные бондеры, нахмуренные, с кольями и рогатинами, подпоясанные топорами. Длинные холщовые рубахи, вышитые добрыми рунами, обветренные лица, весёлые глаза с прищуром:
— Хто вы, пришлый народ? — спрашивает старший.
Приглядываясь к нам зоркими светлыми глазами.
Сигурд выходит вперёд:
— Мы свои, русские, — говорит он по-русски.
— Иде ж свои? — усмехнулся мужик, подмигивая своим. — Вижу по всему, свеи вы.
Тогда подошла и Сигню:
— Мы и русские, и свеи. Нас Боги привели сюда. Не гоните нас.
А снизу с озера кричат:
— Шуй, у их лодьи все днищами залипли! Не для наших вод лодьи-то, не для мелких… Для морей строены.
Сигурд смотрит на того, кого назвали Шуй:
— Мы не со злом, Шуй. Мы с добром пришли к вам. Нас мало и идти нам более некуда. Вот жена моя, княгиня, мои дети здесь, мои братья и сёстры. Не хотите принять нас — убейте, но не гоните, уходить нам некуда.
Шуй смотрит удивлённо моргнув светлыми ресницами:
— «Убейте»… — он покачала головой. — Да вы чё там, в Свее своей, совсем уже забыли, как гостей встречают добрые-то люди?! Коли с добром, дак не тронем мы вас, живите, — говорит он.
Сигурд воодушевляясь словами и приветом Шуя, оглядел всех своих, и говорит:
— Шуй, мы город хотим строить здесь. На этой земле. На этом холме. Красивый, сильный город, краше которого и не видал никто. Гордый будет город. Наш с вами город. Ваш город. Русский.
— Русский? — опять прищурился Шуй, пристально, пронизывая, глядя на меня. — Русский можно. А так… свеев мы, знаешь, гоняем отседова… и не раз. Не обижайся.
Я улыбнулся, протянул ему руку. Он, сплюнув через левое плечо, усмехнулся и пожал мою ладонь крепкой мозолистой рукой.
— Рука-то у тебя, князь, как у кузнеца. Железная.
Я засмеялся:
— Так я и есть кузнец…
© Copyright: Татьяна Иванько, 2021
