отвечает. Ну да бог с ним.
– Мам, да сядь ты уже. Пожалуйста. Не суетись.
– Да уж, конечно! Сын про меня вспомнил в кой то веки, а ты говоришь «не суетись»!
– Ой, да ладно тебе, мам. Не преувеличивай.
– А что ж ты мне не сказал, что тебя по телевизору будут показывать? Я бы, если знала, запись бы сделала! Звонит мне твоя теть-Вера, представляешь, говорит: «тут твоего Володьку по первому каналу показывают». Сперва думала, обозналась, а потом гляжу, и впрямь ты. Вечно всё последняя узнаю. Говорят, у вас там все не так просто с этими вашими самоубийцами, Господи прости. – Мама перекрестилась.
Я ухмыльнулся, внезапно вспомнив о тайне следствия.
– Ну, раз говорят – наверное, так и есть.
– Ох, сынок. Отец, был бы жив, так бы тобой гордился.
– Ну, перестань, мам. Вот только не плачь.
– Обещай мне только одну вещь. Если будет мальчишка – назовете в честь деда – Владимиром. Ну, это, на случай, если я не доживу. А уж если доживу, сама имя выбирать буду, так и знай. ЭТО МОЕ ПРАВО! ТАК И ЗНАЙ!
– Да перестань ты. Ты еще всех нас переживешь.
– НЕТ, ТЫ ДАЙ МНЕ СЛОВО!
Задерживаться не стал. По дороге купил жене рафаэлок. Шампанское ей, конечно, нельзя, а вот конфеты – почему бы и нет. Всю неделю без выходных, толком не виделись. Прихожу – она уже спит, а ухожу – так она еще не проснулась. Хорошо, удалось сорваться пораньше. Несколько раз звоню, в дверь – не открывают. Ну, думаю – опоздал. Открываю своим ключом, прохожу на цыпочках в комнату. Толкаю дверь и включаю свет.
НЕТ. ДА НЕ МОЖЕТ ЭТОГО БЫТЬ. ЛИДА. ТОЛЬКО НЕ ЭТО…
7594230111
Через сорок дней после смерти моей жены, когда уже можно было снимать покрывала с зеркал, население столицы сократилось минимум на десять процентов. Федеральное правительство забило тревогу, инициировав социальную программу по борьбе с самоубийствами. В стихийно образовавшихся "центрах адаптации", проводились семинары для граждан, покинувших секту. По всему городу распространялись буклеты с телефоном горячей линии. К сожалению, на деле, адаптационные центры становились лишь дополнительным переносчиком этой заразы. Каждый второй, попавший под влияние секты самоубийц, принимал решение покончить с собой как раз таки после посещения семинаров. Там же, висельники находили себе и сообщников.
Я обнаружил супругу в нашей спальне в одной петле с ее учеником Фокиным, посещавшим подготовительные курсы при ВШЭ. Утопленница «в галстуке» оказалась сожительницей пропавшего профессора Покровского, а условно бездомный утопленник с отрубленными кистями рук был никто иной, как сам профессор, по совместительству основатель, так называемой, секты. Философия секты Покровского была чрезвычайно проста. Она подразумевала, что все человечество от Адама и Евы и до Высшей Школы Экономики – это сверхразумный вирус, который, в конце концов, приведет планету к преждевременной гибели, поэтому всем нам необходимо добровольно-консолидированно двинуть кони. Ниже, привожу отрывок неопубликованной монографии Покровского, изъятой в ходе обыска в его съемной квартире на Славянском бульваре.
"История человеческой цивилизации суть мифологизированная хроника абьюзивно-паразитарных отношений с окружающей средой. Это история болезни. А симптомы: свыше тысячи видов истребленных живых организмов, столько же подвержены перманентной варварской эксплуатации, сотни отравленных рек, засорение мирового океана и околоземной орбиты, истощенные недра и полу-разрушенный озоновый слой. При этом, мы гордо называем Землю "домом", а себя "землянами", что равносильно тому, как если бы ленточный червь решил дать имя прямой кишке носителя…".
Вот такие вот пироги. Чтобы ускорить "выздоровление" планеты, Покровский предложил своим последователям удвоить ставки, и не выпиливаться по одному, а прежде искать сподвижников. Вот как погибла моя жена. Ее промыл сраный школьник, промытый вышкинским профессором-психопатом, которого я выловил из москвареки и с первого взгляда принял за гребаного бомжа. Но надо отдать ему должное. Старый перечник подал личный пример, первым повиснув в петле на Большом Москворецком мосту со своей женой. Петля оборвалась. Так и получилось, что их тела были найдены с большим интервалом. Тем не менее, в узких кругах – среди последователей секты о самоубийстве профессора стало известно намного раньше, чем эта информация поступила в распоряжение следствия, и это запустило цепную реакцию. Отсюда же незамысловатый способ, ставший символом секты.
Философия – базовая дисциплина для первокурсников практически на всех направлениях подготовки, так что идеи Покровского разлетались, как птицы. Поверить в такую чушь могли, конечно, только студенты «вышки». С них-то все и началось. А затем через рейвы, кофейни, бары и рюмочные – словом через все главные молодежные артерии столицы, дерьмо полилось на улицы. Держу пари, он и сам не ждал такого серьезного отклика…
Отовсюду на меня сыпались соболезнования, но я был как оглушенный. В голове ни осталось места ни для чего, кроме работы. Остановить секту, не имеющую никаких признаков формальной организации, единственный руководитель которой покончил с собой, было не то чтобы очень просто. Но теперь это было моим долгом, если не перед законом, то перед покойной супругой, и неродившимся сыном. А, между тем, о новых эпизодах сообщали чуть ли не каждый час. Первым делом я ходатайствовал о закрытии к ебене матери всех столичных филиалов Высшей Школы на неопределенный срок. К моему удивлению, ходатайство было удовлетворено, и уже на следующий день, особым распоряжением, закрылись двери не только ВШЭ, но и других вузов, где была зафиксирована активность представителей секты. Кроме того, мне-таки удалось добиться участия зарубежных коллег. Совещание с рабочей группой из Интерпола, должно было состояться со дня на день.
Перед каждым новым допросом, которые я взялся проводить исключительно лично, я закрывал кабинет на ключ, и убирал ключ в сейф, до тех пор, пока они не сознавались хоть в чем-нибудь. Вы скажете, что пытки – это средневековье, ну а я вам отвечу, что пальцы, протянутые между лопастей вентилятора, или прижигание сигаретой – не такая уж страшная пытка. Я попробовал все это на себе, в приступах отчаяния, стараясь трансформировать душевную боль в физическую, которая переносилась куда легче. К тому же, какое дело до шрамов и боли сраным искупителям грехов человеческих. Они ведь не учли, что у всякого "вируса", могут сработать и защитные механизмы. В этом-то и состояла моя функция. Надо было видеть, как их пустые глазенки наполнялись страхом, когда я зачитывал выдержки из монографии, впечатывая бычки в их тупые немытые бошки. «Группа крови» группы «Кино» – любимая песня моей жены, стала гимном допросов, заглушающим крики, заставляющим меня наносить удары в музыкальном ритме. В моем кабинете царила алфавитная иерархия поколений, где буква
