кабанов, медведей и прочих козлов, которые попадутся ему на глаза. Обычно его ловил Гросс-Витя в ближайшем лесочке, забирал ружье, и Гену нежно транспортировали в палатку, где он на мягкой перине легко отрешался от своих агрессивных замыслов.
Вася Ермаченко. Когда Вася на традиционном предкарпатском "плове" сказал мне, что он умный и по горам ходить не собирается, я решил, что он так шутит. Это шуткой не было… Все 8 дней Вася безвылазно просидел в лагере, не удаляясь более, чем на 50 метров вправо или влево, и только по дороге. Исключением стала послеобеденная прогулка (Олег, оба Васи, Женя и я), когда мы почти поднялись на дальнюю вырубку за малиной. При этом он все время просился назад, к родному лагерю, Тане и другим женщинам. Каждый новый виток дороги Вася преодолевал после немалых усилий, длительных уговоров и энергичных направляющих толчков в спину со стороны участников этой прогулки. Дежурным он официально не был, но при всех дежурных Вася неизменно что-то делал в лагере – разжигал примус, тушил его, вырезал большой деревянный черпак (больше похожий на неандертальскую дубинку) для облегчения женского труда при помешивании пищи в котле, заготавливал дрова. Он внес решающий вклад в благоустройство лагеря – вымостил тяжелыми плоскими камнями все тропинки и ходы сообщения между палатками. Камни это он носил аж из ручья, значительно углубив и расчистив таким образом его русло на протяжении двух километров. Васю очень любили все без исключения женщины за внимание и мелкие услуги, которые он им постоянно оказывал, будь то помешивание борща в кастрюльке, разжигание костра или массаж сердца. Где-то через 3–4 дня Вася зарос так, что смахивал на есаула "Дикой" дивизии и отпугивал своим видом не только местное население, но и слабонервных членов экспедиции, особенно в вечернее время. Наверное, поэтому в окрестных селах прошел слух, что мы заготавливаем мясо детей. Тогда он собрал всякой дряни – травы, хвои, картошки, кажется, добавил – все это отварил и мыл этим настоем голову себе и всем желающим. Предлагал и мне. Но, увидев в ведре страшную черную жидкость, которой предполагалось полоскать мои и без того немногочисленные волосы, я отказался, несмотря на Васины гарантии, что волос в результате водных процедур станет намного больше. После помывки головы, тела и последующего бритья Вася засверкал, как бриллиант, и даже Оля Махорина, до этого игнорировавшая Васю, обратила на него свое благосклонное внимание, а впоследствии даже разрешила ему немного полежать рядом на бережке. По вечерам у костерка под чаек приятно было послушать неторопливые Васины рассказы о тяготах морской службы, в частности о его поединках с высшим корабельным начальством, из которых Вася неизменно выходил победителем и, унизив таким образом офицеров, удостаивался одобрения самого адмирала, разрешившего Васе носить "баки" недопустимых размеров. При подготовке экспедиции он настаивал на двух вещах: водке и макаронах. Берите, говорил Вася, два ящика макарон и все будет хорошо. И мы таки взяли 2 пачки. Из них полпачки Вася извел на макароны по-флотски, а остальные пришлось выбросить. В плане выпивки он был самым стойким из "спортсменов" и по ряду показателей не уступал (несмотря на свой малый вес) таким гроссмейстерам стакана, как Gross-Витя и Витя-москаль.
Анатолий Маркович. Как только мы его увидели, так сразу все и решили – гнида! Позже Олег и Коля обосновали эту догадку с фактами на руках, но и без фактов было ясно, что дерьмо. Толя работает замдекана какого-то факультета УСХА и приезжал для проверки течения практики своих дипломантов, в частности, Коли-секретаря. По-моему, цель этих поездок одна – хорошо выпить и закусить за счет проверяемых (с этого он и начал у нас в лагере), а то и отхватить "презентик", так сказать, в счет будущей сессии. Олег попросил меня развести немного спирта, быстро накрыли на стол. За столом собрались заинтересованные лица – Олег, Коля, сам Маркович и конечно же Витя-москаль, решивший лично, в виде тоста, засвидетельствовать свое особое уважение представителю украинской сельскохозяйственной мысли. Я пить не хотел, остальные смотрели игру в бадминтон, где Ермаченко сопротивлялся бешеному натиску Распутина. Минут через пятнадцать Маркович основательно надрался и потребовал шахматы. Олег с Колей кинулись по палаткам, но не нашли. Толя милостиво согласился удовлетвориться бадминтоном. Он решительно подошел к играющим (в этот момент я играл с Ермаченко), с трудом начертил поперек дороги три волнистых линии и безапелляционно объявил нам новые "московские" правила игры. Я уступил ему ракетку, и Маркович, решив, видимо, блеснуть своим спортивным мастерством в глазах Махориной, которую принял за москвичку, начал совершать изящные прыжки. На все это было больно смотреть, так как каждый второй прыжок заканчивался для него печально – Анатолий Маркович растягивался в своем новом спортивном костюме в придорожной пыли, как раненый олень (по выражению игравшего с ним Васи Ермаченко). Затем он потребовал показать ему горный пейзаж. Олег пригласил меня, и мы втроем пошли на дальнюю вырубку. Иногда Толя переходил с шага на легкий галоп с красивым выбрасыванием ног и правильным дыханием. Затем горные красоты пробудили в нем лирическое настроение и он запел про скалолазку, правда исполнял Толя только первые полторы строчки, но исполнял старательно и неоднократно. Позже оказалось, что петь Толя вообще любит: вечером у костра и затем уже в палатке он исполнил еще ряд куплетов из украинского фольклора и произведений Высоцкого. Я поинтересовался, не поет ли он на лекциях, и Олег сказал, что не поет.
Наверху Толе понравилось. Он долго любовался панорамой и твердо решил завтра с утра идти в горы. Вечером он еще "добавил" и часа в два часа ночи был любовно доставлен товарищами по застолью в палатку москвичей, уехавших с Витей в Сторожинец. Необходимо отметить, что это произошло не раньше, чем Гена с Марковичем абсолютно точно удостоверились в невозможности достать хотя бы каплю спиртного в ночном лагере. В поисках вина Гена осмелился зайти в палатку к спортсменам и, растолкав Олега, наглым и категорическим тоном потребовал канистру. Олег пригрозил, что разбудит Васю Распутина, и Гена быстро выбежал из палатки. К моему большому удивлению Маркович встал вовремя (5.30) и, заглядывая ко мне в палатку просительно сказал: "Ну то що – пiдемо, чи може не треба?" – налегая на последнюю часть фразы. Я ответил, что это всецело в его руках – я готов как идти, так и давить ухо. Отступать было некуда, и он пошел собираться. Я поднял Олега, мы взяли паек и в хорошем темпе двинули за Сирет. По дороге
