– Я, Кимка с Астей, тут останусь, потому что тут так густонаселённо, что мне нравится.
И паук с моей штанины говорит:
– Ты, Кимка, не обижайся, но я к инопланетному дереву вернусь и паутину там сплету. Буду первым полярным пауком. Вдруг какую-то полярную муху поймаю – тогда прославлюсь сам по себе, а вы за меня порадуетесь.
И вот мы уходим всё дальше и дальше. Кремовые ещё не рассредоточились, но их становится всё меньше. Мы прошагали мимо последнего кремового и, глубоко вздохнув, шагнули вперёд, где белым-бело и никого нет. Только ветер. И я представляю, как мы здорово смотримся сверху, особенно Астя в её красном комбинезоне.
– Как хорошо, – вдруг говорит Астя, – что тебя, Кимка, Кимкой зовут.
А я ей:
– Ну и ты, Астя, тоже ничего.
И дальше мы идём молча.
А потом Астя говорит:
– Как хорошо, Кимка, что мы всё идём, и идём, и никогда не останавливаемся.
А я ей говорю:
– Хватит уже сюсюкать, иди давай.
И Астя не обижается, а наоборот, смеётся.
И мне хочется смеяться в голос, но я держусь, потому что вокруг условия, приближенные к полярным. Но не выдерживаю и сам говорю:
– Вот мы, Астя, и на верхушке планеты. Как тебе?
– Очень, – говорит Астя, – ниспадающе.
– И я так думаю, – говорю я.
Но это мы только говорим так, а представляется нам совсем другое: большая планета внизу, и мы на верхушке, маленькие такие. Но про это разве скажешь в двух словах?
И вдруг впереди какие-то люди стоят, а возле них – юрта, а вместе с ними – Захар.
– Давайте, давайте, – говорят нам люди, – поторапливайтесь, а то шаман вас заждался уже. Третий год ждёт.
– Какой это шаман? – спрашиваем мы.
– А такой, – говорят люди, – к которому все идут, потому что он в центре Северного полюса, и потому очень важный.
– Ладно, – соглашаемся мы. – Зайдём, посмотрим, что там к чему.
– Только взвесьтесь сначала, – говорят люди. – Так положено, а то на выходе может быть всякое.
Мы пожали плечами и на весы встали, которые прямо у входа в юрту стояли. Мы с Астей вдвоём взвесились – получилось семьдесят кило, по тридцать пять на каждого. А Захар всего на двадцать девять потянул.
Заходим, а шаман сидит в юрте, обёрнутый в лоскутное одеяло, и греется.
– В одеяле тепло, – говорит он. – А без одеяла холодно.
И на нас смотрит пронзительно. А сам такой маленький, что кажется, будто подросток.
– Рассказывай, Кимка, – говорит шаман.
– Да что тут рассказывать, – пожимаю плечами я. – Всё нормально, идём, встречаются нам на пути всякие вроде вас. А мы и довольны.
– По вам видно, – говорит шаман. – Вы вон даже меня здесь не надеялись встретить, а я тоже неожиданный.
– Какой хороший шаман, – говорит Астя, а шаман в ответ на это чихает неожиданно.
– Я, – говорит шаман, – от похвалы всегда чихаю.
– Здорово это у вас получается, – говорю я, и шаман чихает ещё раз.
– Хватит, – говорит, – Кимка, меня хвалить! Я вон тебя не хвалю, а ты даже лоскутным одеялом не обмотан.
– Нам не выдали, – говорю я, но шаман только отмахнулся и дальше на меня смотрит.
– Какой ты, Кимка, взрослый стал, – говорит он.
– Чего это я взрослый? – спрашиваю я его.
– Не знаю, – говорит шаман. – Наверное, потому что не бреешься, ходишь всегда заросший. Я про тебя всё знаю. И что ты сразу после школы в другой город уехал, хотел в институт поступить, но в первый год не поступил, а поступил только во второй год. А когда закончил, не по специальности стал работать, а по тому, что тебе интересно. А что там тебе интересно, я не знаю.
– Ну неправда, – говорю я. – Я ещё не такой старый.
– Я так вижу, – обиделся шаман. – А вот ты, Захар, совсем маленький ещё. Хочешь, я тебя побаюкаю?
Захар к шаману подошёл и говорит:
– Ладно, баюкайте, только не сильно, всё-таки я не малявка какая-нибудь.
Тут Демид с Заром появляются, и Демид спрашивает:
– А мы насколько выросли?
– Вы такие, как передо мной стоите, – говорит шаман. – Вы постоянные.
– Ну вот! – гневно крикнула Астя. – А про меня ничего не сказали! Про всех наговорили ерунды, а про меня промолчали! Как будто про меня говорить ничего не надо!
– А что про тебя говорить? – удивился шаман. – Ты-то почти не меняешься, вон какая крикливая.
И вот мы стоим, смотрим на шамана, а он Захара баюкает. И Захар кажется мне действительно маленьким, только-только научившимся говорить, и то еле-еле.
– И что теперь будет? – спрашиваю я у шамана.
– Да что угодно, – говорит шаман.
– Даже лаборатория и мензурки? – спрашиваю я.
– Странный ты, Кимка. Про лабораторию и мензурки вспоминаешь, а клепсидру не упоминаешь даже. Вообще, ты не слушай, что я тут наговорил.
– Вы очень хорошо сказали, – говорю я, и шаман опять чихать принялся.
– Ага, просто замечательно, – говорит Астя, и шаман чихнул так, что Захар подскочил и убаюкиваться перестал.
– Да, неплохо вообще-то, – говорит Захар, и шаман успокоиться не может – всё чихает и чихает.
– Нам так понравилось! – говорят хором Демид с Заром.
– Да думай, Кимка, скорее, чего ты там хочешь! – говорит шаман и ещё несколько раз чихает. – Вы мне скоро тут юрту разнесёте! Тоже мне, посетители!
Я говорю:
– Вообще-то я хочу, чтобы было лето. А то всякий Северный полюс кого угодно заморозить может. Хочу, чтобы пустая степь, чтобы жарко, кузнечики поют, и мы в траве. И чтобы оттуда дальше пойти.
И вот мы стоим в пустой степи, жарит солнце. Астя загорелая и в сарафане. Мы смотрим – вокруг никого нет. И дышим летним воздухом.
– Интересно, – говорит Астя. – Если шамана тут похвалить, он в своей юрте чихать будет? – и тут же добавляет: – Хороший шаман, полезный.
– Я, может, тоже таким буду, – говорю я. – Лет через двести.
И вдруг на горизонте появляются люди – и справа, и слева, и спереди, и сзади. Они подходят всё ближе. И чем ближе они подходят, тем знакомее становятся. А потом мы их совсем узнаём:
