Несколько месяцев мне снились кошмары. Я видела жуткие образы тех женщин, которым «помогала» в родах, когда была акушеркой в Ttone. И я сказала Пьеру, что ни за что не стану рожать в местной больнице. В Камбодже все продавалось, даже дипломы, в том числе и медицинские. Он успокоил меня и предложил родить в тайской больнице, в Бангкоке.
За две недели до родов я вылетела в Бангкок. Там меня встретила мать Пьера. Теперь она была гораздо любезнее, мы даже подружились. Больница оказалась очень чистой, отлично оборудованной, однако мое душевное состояние оставалось прежним. Врачей я не понимала — они говорили на тайском и английском, а английского я тогда еще не знала.
Врач сказал, что схватки уже начались. Все прошло быстро — я родила еще до того, как успел прилететь Пьер. Имя малышке мы уже дали заранее. После долгих обсуждений предпочли довериться провидению: открыли словарь и первое, что нам попалось, было название турецкого города. Вот так наша дочь получила имя: по названию места, находившегося между Камбоджей и Францией, — Адана.
Сразу после родов мне передали младенца. Я взяла на руки это теплое и такое прекрасное существо. Дочь спокойно посмотрела мне прямо в глаза. В тот вечер со мной что-то произошло. У меня как будто началась новая жизнь. Я понимала, что вот он, мой ребенок, моя малышка, она вышла из меня, как я вышла из чрева своей матери, которую не помню и никогда уже не узнаю. Всю ночь я плакала, не сводя с дочери глаз. «Моя крошечка, я не хочу, чтобы тебе выпало то, что выпало мне, — говорила я. — Я никогда не оставлю тебя и всегда буду оберегать».
Мы вернулись в Пномпень. Свекровь была очарована Аданой. Она со всем примирилась, ведь я подарила ей внучку Пьер тоже радовался. Когда мы вышли погулять вместе с Нинг и Аданой, Пьер сказал мне, что я такая красивая и такая счастливая!
* * *
Когда Адане исполнился месяц, мне позвонил Роберт Дойч, американец, и попросил прийти по очень срочному делу. Роберт возглавлял группу PADEK — «Партнерство в целях развития Камбоджи», работавшую с выселенцами — бедняками, которых лишили жилья. Он сказал, что сейчас в его кабинете находится женщина, которая утверждает, будто ее дочь продали в публичный дом. Женщина хочет вернуть своего ребенка. Роберт подумал, что, может быть, я смогу ей помочь.
Девочке еще не исполнилось тринадцати лет, звали ее Срей. Мать рассказала, что подозревает подругу невестки. Я наведалась в тот район, где жила женщина: соседи рассказали, что подруга эта нигде не работает, но время от времени у нее появляются немалые деньги. Еще они рассказали, что брат этой женщины служит в полиции.
По дороге домой я зашла в наш полицейский участок и разыскала Сриенга — молодого полицейского, который приходил к нам. Я объяснила ему, что мы задумали, и попросила тайно проследить за той женщиной. Сриенг тут же согласился.
Через несколько дней Сриенг рассказал мне, что та женщина ходила в местный публичный дом, который расположен рядом с моим домом. Мы решили, что на следующий день Сриенг пойдет туда под видом клиента. Спросит, не поступали ли новенькие, и попытается вызнать, нет ли среди них Срей. Так он и сделал, на что мибун сказала ему: «Она еще слишком больна, чтобы принимать клиентов».
Я переговорила с Робертом, и он сказал, что мы вдвоем отправимся в полицию. Мать Срей всего-навсего простая бедная женщина. Если она станет действовать в одиночку, полицейские и пальцем не шевельнут. Но если мы с Робертом подадим официальную жалобу от имени организации, полиция будет вынуждена что-то сделать. Только на это мы и рассчитывали.
Наш официальный визит и заявление вызвали в полиции много шума. Нас заверили, что в этом вопросе разберутся и примут меры. Но не все было так просто. Вообще-то в то время полиция мало помогала нашей работе. Многие полицейские и сами были замешаны в таких делах: либо работали в борделях охранниками, либо сами пользовались их услугами. Многие даже вкладывали личные средства в развитие того или иного публичного дома.
Тот первый рейд оказался сущим фарсом. У борделя собралось человек десять полицейских. С ними были и мы с Робертом, а также мать девочки. Когда мы вошли через главный вход, сутенеры и почти все девушки выбежали через черный. Однако Срей, та, за которой мы пришли, осталась. Она лежала на грязной подстилке, бледная как мел. У нее был сильный жар, она никого не узнавала. Несколько недель сутенеры накачивали ее наркотиками — кажется, метамфетамином.
Мы отвели Срей в полицейский участок, чтобы она рассказала, что с ней произошло, и выдвинула обвинение. Девушка едва стояла на ногах. Ушла Срей с матерью. На следующий день я навестила ее, принесла лекарства. Но у Срей, уже приученной к наркотикам, началась ломка, недержание мочи. Было видно, что мать не в состоянии справиться с дочерью, она пыталась спрятать ее от соседских глаз. Спустя несколько дней мать пришла ко мне и попросила забрать Срей — ей такая дочь была не нужна.
Срей оказалась первой жертвой держателей притонов, поселившейся у нас. Нам негде было размещать девушек, не хватало денег, чтобы открыть приют, однако дома у нас были две спальни и гостиная. Не то чтобы очень большие, но место нашлось.
* * *
В начале 1996 года Пьер, Эрик и я закончили работу по учреждению благотворительной организации, посредством которой можно было бы помогать проституткам. Мы очень долго не могли подобрать название — тут надо было проявить особую деликатность, чтобы не навлечь на девушек, которые будут жить в нашем приюте, еще больший позор. И остановились на AFESIP. В переводе с французского это звучит примерно гак: «Действия для женщин в чрезвычайных ситуациях». В этом названии все было правдой и при этом не было прямой отсылки к проституции.
Мы пришли с нашей идеей в представительство Европейского сообщества, находившееся в Пномпене. Наш проект нуждался в финансировании. Прошло три месяца, но ответа мы так и не получили. На телефонный запрос секретарь ответила, что не может найти заявку. Тогда мы пришли на прием к главе представительства и рассказали ей о проекте, но в ответ услышали: «О чем вы говорите? В Камбодже нет проституции». А ведь женщина провела в стране не меньше года.
Я никогда не отличалась излишней тактичностью. «Мадам, — сказала я ей, — вы живете в мире кондиционированных офисов и отелей. А Камбоджа — страна без кондиционеров. Выйдите наружу и оглядитесь».
Итак, денег мы не получили, хотя все крупные международные организации, которые были в Камбодже и в чью задачу входило финансирование таких вот инициатив, идущих «снизу», уже знали о нашем проекте. Однако помощь проституткам не входила в число их приоритетных задач, так что они не торопились помогать нам. Правда, когда кто-нибудь из журналистов хотел написать статью о торговле секс-рабынями в Камбодже, эти организации направляли журналиста ко мне. Но наша AFESIP никогда не упоминалась в статье — там мелькали лишь названия крупных организаций.
Одно время зарплата Пьера казалась нам прямо таки роскошной, однако ежемесячные три тысячи долларов теперь целиком и полностью шли на наши повседневные нужды и мою деятельность. Пытаясь при нести в дом побольше денег, я начала работать в агентстве недвижимости — подыскивала жилье иностранцам, которые к тому моменту практически наводнили страну, приезжая работать во всевозможные неправительственные организации, оказывавшие помощь местному населению. Но денег нам требовалось гораздо больше — мы хотели открыть приют, где бывшие проститутки могли бы жить и осваивать какую-нибудь профессию. Впрочем, то, что я зарабатывала, уже было подспорьем — я помогала девушкам, покупала им швейные машины.
