Я посмотрела на него. Не знаю, откуда во мне взялась смелость, но я сказала: «Убьешь меня, твои жена и дети сядут в тюрьму. За меня есть кому заступиться. Ты знаешь, кто я такая. Все твои родственники распрощаются с жизнью».
И он опустил пистолет. Ведь я была «французской кхмеркой», женой белого.
Потом уже, когда я рассказала об этом случае Пьеру, он посоветовал мне заявить в полицию — так поступил бы любой иностранец. Оказалось, что начальником полиции в нашем округе был брат Ивонн, той самой женщины, которая готовила и убиралась в нашем доме. Енга тут же заключили под стражу; и некоторое время я жила спокойно.
Я понимала, что необходимо было подыскать помещение, где бывшие проститутки могли бы жить в безопасности и получать профессию. Зарплата Пьера была не резиновая, а в борделях томилось еще столько девушек! Будь у меня деньги, можно было бы вызволить пленниц. Тогда я начала записывать свои идеи и задумалась о благотворительной организации, с помощью которой можно было бы собрать необходимую сумму.
Неожиданно я почувствовала себя плохо. Мне никогда не приходила в голову мысль о том, что я могу забеременеть. За все то время, которое я провела в публичном доме, этого ни разу не случилось, поэтому я решила, что не способна родить ребенка. К тому же для пущей верности я принимала противозачаточные пилюли. Поэтому, убедившись в настоящей причине своего недомогания, я запаниковала.
Мне казалось, что я не хочу детей, ведь они такие ранимые, так остро чувствуют боль, их невозможно оградить от невзгод. Мне казалось, что я никогда не смогу воспитывать ребенка как следует, потому что у меня никогда не было матери. Однако Пьер обрадовался и успокоил: «Ничего, природа обо всем позаботится». Хотя я в это и не верила, услышать от него такие слова было приятно.
Пьер начал помогать мне с моей задумкой о благотворительной организации. Вдвоем с Эриком Мёрманом, другом Пьера, также работавшим на «Врачей без границ», они начали писать устав будущей организации. Затем Пьеру пообещали новую работу в Пномпене, в одной американской организации, оказывавшей помощь местному населению. Платить обещали гораздо больше, и Пьер сказал, что принял их приглашение.
Глава 10. Новые начинания
В Пномпене мы подыскали себе квартиру с двумя спальнями на окраине города, в районе Туол Кок. Дома здесь были дешевле, с садиками, однако белые в этих местах не селились. Я и не догадывалась, что мы переехали в самое логово публичных домов.
Однако вскоре это стало известно. Прямо по соседству с нашим домом находился бордель под вывеской «Разбитый кокос» — кокосом кхмеры называют «тайное место» женщины. У борделя стояла мибун и покрикивала на тех девушек, которые завлекали клиентов не особенно активно. Девушки были совсем молоденькие. Я не видела ни одной старше девятнадцати, многие выглядели на двенадцать.
Вдоль всей дороги, ведущей в город, почти на целую милю растянулись убогие лачуги. Стоявшие рядом девушки с размалеванными лицами манили к себе проходящих мимо мужчин. Девушки эти предназначались в основном для местных: водителей такси, строителей, рабочих… Но были и такие бордели у дороги, которые имели свою специализацию. Они торговали маленькими девочками. Местные называли улицу «Антенна» — по высокой башне, передающий радиосигнал. Однако среди иностранцев она стала известна как la rue des petites fleurs — «улица маленьких цветков».
Через несколько дней после переезда к нам зашел полицейский — зарегистрировать нас как новоприбывших. Поскольку Пьер был иностранцем, мы удостоились личного визита полицейского. Это был молодой парень, не старше девятнадцати, и выглядел каким-то голодным. Я угостила его рыбным супом, налила чаю, он же тем временем рассказал немного о себе. Звали его Сриенг.
Я была уже на шестом месяце, но все же не могла сидеть дома сложа руки. Не такой я человек. Я не могла делать вид, что не замечаю борделей вокруг, поэтому снова, как и в Кратьэхе, начала распространять презервативы и беседовать с девушками. Представляться сотрудником из международной гуманитарной организации «Врачи без границ» было не слишком удачной мыслью, но ничего лучшего мне в голову не пришло.
Приходилось заставлять себя идти в эти сырые, грязные подворотни за Центральным рынком, где я когда-то продавала себя. Я так никогда и не смогла дойти до борделя тетушки Пэувэ. Слишком живы были воспоминания — стоило только приблизиться к тем местам, как мне становилось плохо.
Не знаю, узнавали ли меня на улицах. Может, и нет. Я иначе одевалась, да и сама стала совсем другой. Кто разглядит в уверенной в себе, хорошо одетой женщине жалкое, щуплое привидение, которое звали «черной» или Айя? Никого из знакомых я разыскивать не стала.
Всего за два с половиной года Пномпень сильно изменился. Город стал гораздо богаче, людей на улицах заметно прибавилось. Повсюду развернулось строительство. Бордели тоже изменились. Раньше заведения прятались в переулках, теперь же публичные дома подобрались к самым улицам — стояли у всех на глазах. Они сделались официальными заведениями.
Хуже всего были бордели в Свей Пак. У нас с Пьером была машина — тарахтевшая бледно-голубая «Камри», купленная за восемьсот долларов, и я на машине ездила в тот пригород. За шесть миль от Пномпеня попадаешь в целый район борделей, сгрудившихся вдоль главной дороги. В Свей Пак были не только жалкие домишки, но и бетонные здания с высокой оградой и запирающимися воротами. Выглядели они, как крепости, ясно было, что их охраняли с оружием — любой человек, имевший в Пномпене собственный бизнес, имел оружие. В большинство этих домов доступ мне был закрыт. Многие девушки там содержались как пленницы, некоторые были совсем маленькими девочками — Свей Пак специализировался на вьетнамках, красивых и с бледной кожей, а еще на девственницах.
Были девочки не старше десяти лет, а то и моложе. Зачастую они были сильно избиты. Это было ужасно — раньше я такого не видела. Я начала ходить по борделям каждый день, отводя девушек в клинику организации «Врачи без границ» или в госпиталь, где работал Пьер.
* * *
Тем временем Нинг. дочь Сопханны, тяжело болела. Ей было лет шесть, она заболела еще когда семья перебралась в Пномпень. Мы с Пьером отвезли девочку в госпиталь, и у нее нашли туберкулез. Ее лечили в госпитале, но когда выписали, она все еще была очень слаба. Однажды Сопханна пришла ко мне белая как полотно.
Она рассказала, что муж собирается отдать Нинг соседке — та предложила забрать девочку, поскольку сама была бездетной. Даже деньги за нее предложила. Муж сказал, что раз Нинг все время болеет, лучше ее отдать. Сопханна пришла ко мне с просьбой найти какой-нибудь выход. Мы нашли его: Пьер и я, носившая своего ребенка уже восемь месяцев, решили взять Нинг к себе. Она была самым замечательным ребенком на свете, такой ласковой, мы в ней души не чаяли.
Время родов приближалось, а я все еще не свыклась с мыслью о том, что у меня будет ребенок. Живот рос, ребенок внутри толкался, скоро ему потребуюсь я, но меня до сих пор пугала даже мысль о предстоящем материнстве. У меня у самой матери не было, и я ощущала всю болезненность этой пустоты. Себя же в роли матери я вообще не представляла. На душевную поддержку Пьера рассчитывать тоже не приходилось: он не понимал моих мучительных сомнений. Его больше забавляли изменения в моей внешности: он говорил, что я стала прямо-таки огромной — настоящий танк.