Книга Теряя сына. Испорченное детство - Сюзанна Камата

Я помню тот день, когда мы с Юсукэ сидели в кабинете врача. Кей спал у меня на коленях. Я переложила малыша поудобнее. В речи врача было много медицинских терминов, которых я не понимала. Но я смогла разобрать два слова «ган» (рак) и «сюдзюцу» (операция).

Я следила за лицом Юсукэ, стараясь по степени его напряженности понять, насколько все серьезно. Глаза у него были сухие. Он кивал – медленно, с пониманием. Казалось, надежда еще есть.

А что, если она умрет? Что там Конфуций говорил о сиротах? Что-то вроде того, что сын навеки привязан к могилам родителей. Моя свекровь верит, что дух ее мужа рассердится, если она утром не поставит ему чашку зеленого чая или не положит на фамильный алтарь сигарету для него, словно это какое-нибудь благовоние.

Юсукэ, по-моему, придерживался мнения, что это все предрассудки, но тем не менее каждое утро вставал на колени перед алтарем и пропевал сутру.

Я ничего такого не делала. Все молча принимали и вежливо игнорировали мое неверие. Что с варвара взять. Вполне возможно, что окасан будет молиться покойному мужу, когда узнает, что у нее рак.

Но, когда мы, поклонившись, вышли из кабинета и я отдала Кея Юсукэ, он сказал:

– Не говори матери про рак, ладно? Скажем, что это доброкачественная опухоль.

У меня упала челюсть.

– Почему?

Если бы я знала, что доживаю последние дни, то слетала бы в Танзанию. Сходила бы во все музеи, в которых еще не была. Ела бы шоколадный торт, когда только хочется, и не экономила бы на массаже и маникюре. И возможно, попыталась бы вылечиться.

– Если мы ей скажем, она потеряет последнюю надежду. У нее иссякнет жизненная энергия. А ей сейчас необходимо быть сильной.

Я не была согласна, но кивнула:

– Хорошо. Я ничего не скажу.

Он посадил нас в машину и пошел забирать мать из палаты, куда ее поместили на время обследования.

Стыдно признаться, но я вдруг представила, что вот она умрет и мы будем жить как хотим. Мне полагалось чувствовать печаль, но печаль тяжела – а мне стало легко.

За несколько дней до операции мы отвезли мать Юсукэ в больницу и помогли устроиться. До операции она будет находиться в палате с еще тремя пациентками. Все они глазели на меня, раскрыв рот, – иностранка! Любопытство победило японскую вежливость. Я бы тоже, наверное, глазела. Делать-то в палате особенно нечего. На столике возле каждой кровати – телевизор, работающий, если бросить монетку в автомат. Из окна – шикарный вид на парковку. А они лежали тут уже несколько недель, и посетителей у них сейчас не было.

Свекровь появилась в палате с помпой. Вошла достойной походкой, в макияже, тщательно причесанная. Церемонно представилась и попросила присутствующих (без макияжа и с волосами в беспорядке) о терпении и помощи: «Ëросику онэгай симасу».

– Это мой сын, – сказала она, показав на Юсукэ.

Юсукэ поклонился и пробормотал приветствие.

Меня она не сочла нужным упомянуть.

Я решила не обращать на это внимания. В конце концов, она болеет. Все равно эти женщины скоро узнают, кто я такая. Я обещала Юсукэ ухаживать за ней, как она ухаживала за мной, когда я лежала в больнице.

Окасан села на краешек кровати. Спина прямая, ноги поджаты и висят в воздухе, на несколько сантиметров выше пола. Руки на коленях, ладони сложены. Вздохнула.

– Здесь неплохая еда, – сказала я, чтобы как-то ее ободрить.

Она фыркнула.

А, ну да. Я же не вижу разницы между блюдом, приготовленным на газу, и тем же блюдом, приготовленным на электрической плите. И считаю, что тайский рис не менее вкусный, чем японский. Да что я вообще могу знать о еде?

Вошла медсестра. Она принесла пижаму.

– Пожалуйста, Ямасиро-сан, переоденьтесь в это.

Свекровь даже не обернулась. Медсестра так и осталась стоять с пижамой в руках. Сразу стало ясно, что они с моей свекровью еще намучаются. В конце концов медсестра положила пижаму на кровать и вышла.

Следующим утром, накануне операции, я отвезла Кея к соседям, снабдив его кучей самых любимых книжек и игрушек.

Он начал плакать, как только я повернулась спиной. Этот плач звучал у меня в голове весь день. Я слышала его и когда ехала в больницу. Работало радио, мозг отыскивал темы для разговора со свекровью, которые помогли бы мне продержаться следующие шесть часов.