болеть и лечиться, вы же понимаете…
– Понимаю, голубушка, все я понимаю, но придется сделать операцию, вы ведь тоже понимаете? – врач многозначительно посмотрела на меня. – И не затягивайте, нечего «огороды» в себе выращивать, – напоследок добавила она.
Выйдя с рецептом для мужа в одной руке и своим направлением на операцию в другой, я решила прогуляться через парк, чтобы немного успокоиться.
Тишина, хлопья снега кружат в хороводе, большая старая ива наклонилась ветками в воду, среди островков незамёрзшей реки плавают дикие утки, ныряя в декабрьскую воду в поисках пропитания.
Подойдя ближе к берегу, я пыталась рассмотреть, как преодолевает течение упавший в воду последний осенний лист.
– А реке все равно, купаться ты пришел или топиться, – внезапно услышала я, слегка испугавшись.
Рядом стоял суховатый старичок с пакетом хлеба в руках, я не сразу заметила его за могучим стволом ивы.
– Хотите? – он протянул мне пакет.
Я зачерпнула горсть хлебных сухариков и с удовольствием стала бросать в воду, стараясь бросить поближе к уткам, понимая, как они боятся приближаться к нам за вожделенным лакомством. С каждой моей попыткой добросить до них кусочек хлеба расстояние между нами сокращалось, дикие утки, словно доверяя мне, подплывали все ближе и ближе.
***
Ярославль, январь, 1999 год
В вагон поезда «Ярославль – Москва» с шумом входили пассажиры.
– Стоянка поезда в Ростове пять минут! – громогласно вещала проводница.
Я прильнула лицом к замороженному стеклу, силясь разглядеть на перроне своих дочерей. Не получив возможности прооперироваться в Брянске, я вынуждена была обратиться по месту прописки, в областную больницу Сыктывкара. Туда я и отправилась, не теряя времени, почти сразу после похорон Андрея, под громкие заверения его родителей, что они позаботятся обо всем и дадут мне время на реабилитацию. Я решительно отправилась в путь, понимая, что не имею права рисковать своим здоровьем – я у детей одна.
– Осторожней, гражданочка, не видите, дети! – послышался знакомый голос свекрови в тамбуре. – А ну посторонись, поразложили тут свои «крахерятники»48!
Я выглянула в проем плацкартного вагона. По проходу семенила свекровь, держа за руку маленькую Юлю. За ними шли Карина и свекр с огромным мешком за спиной.
– Ну, принимай сиротин, соскучились по матери, целый день спрашивают, когда мама их заберет уже, – поправляя черный платок на голове, с надрывом вещала свекровь, собирая на нас любопытствующие взгляды пассажиров.
– Чай, нелегко детям без отца и матери остаться, в одночасье-то, – продолжала стенать свекровь. – Что стоишь столбом, ставь давай! – обратилась она к стоявшему позади свекру.
– Граждане провожающие, просьба покинуть вагон, – менторским тоном произнесла проводница.
– Вот вам еды тут на первое время. Где твоя полка-то? – промямлил отец Андрея, суетливо водружая холщовый мешок наверх.
– Ой, мои ж вы родные!.. – заголосила было свекровь, но звуки готового тронуться состава заставили ее подхватить оторопело стоящего мужа и галопом ретироваться в сторону выхода.
Я повернулась к молча стоящим дочерям и обняла их.
– Вы так переживали? Что вы, мои хорошие…
– Да не успели особо-то… – вздохнула старшая дочь. – Я думала, мы на Новый года останемся…
– И подарки будем получать, – делилась нереализованными планами младшая, вытащив чупа-чупс изо рта.
– Там тебе подарки на верхней полке, – протянула Карина.
– А что в мешке?
– Похоже, картошка, – с соседней верхней полки свесился возрастной мужчина. – Ты далече едешь-то?
– В Брянск, – все еще пребывая в шоке от сложившейся ситуации, ответила я.
– С пересадкой, стало быть? Москва через три часа. Я тебе снести на перрон помогу, далее ты уж сама.
Поезд, отфыркиваясь, медленно подползал к Ярославскому вокзалу.
Распределив детские вещи между собой и восьмилетней Кариной, я закинула мешок на плечо и попыталась двинуться с ним в сторону метро, лихорадочно продумывая маршрут до Киевского вокзала.
– Я хочу на руки неимоверно, – плетясь позади нас с мешком детской атрибутики, завывала маленькая Юля. – Я не хочу картошку, я не люблю картошку, мама-а, брось мешок.
– Юляша, еще немного, и мы дойдем до перехода на нашу станцию, потерпи, милая, – задыхаясь от боли и тяжести, увещевала я младшую дочь, проклиная этот «дорогой» подарок от родителей покойного мужа. На блузке выступили капли крови – очевидно, не выдержали нагрузки послеоперационные дренажи, что предвещало новые проблемы.
– Мусик, остановись, давай я перехвачу позади мешок, и попробуем тащить вместе, – сказала Карина. – Юляша, тебе надо поднять свой рюкзачок и понести за спиной.
– Это невозможно-о-о, – затянула младшая, услышав о предлагаемых перспективах дополнительной нагрузки, – я ребено-о-ок. Все бы дите му-у-учить, дело-о-ов бы не было, – плетясь за нами и декламируя подслушанные у свекрови новые мантры, картавила дочь, заставляя оборачиваться спешащих по своим делам пассажиров метро.
«Не хватало, чтобы нам уже начали милостыню подавать», – думала я, видя, как пятно на блузке становится еще объёмней.
Зайдя в очередной вагон метро, Юлия бойко залезала на скамейку и с видом уставшего от ноши путника, скрестив руки на груди, театрально вздыхала, произнося одну и ту же фразу:
– Это невозможно-о-о ужо! Силищ нет.
Мы со старшей дочерью оставались стоять у выхода, пытаясь перевести дух и стараясь занимать с мешком как можно меньше места, чтобы не вызвать бурных эмоций у «гостеприимных» столичных жителей.
Из последних сил затащив мешок в вечерний поезд, следующий ночным рейсом в Брянск, купив билет на оставшиеся деньги, я уже иначе стала смотреть на мешок с картошкой, перечисляя, как героиня из фильма «Девчата» Тося Кислицына, все возможные варианты готовки: «Картошка жареная, отварная, пюре. Дальше: картофель-фри, картофель-пай. …Картофельный рулет, запеканка, картофель тушеный с черносливом, картофель тушеный с лавровым листом и с перцем, – вспоминала я, глядя на сиротливо стоящий на соседней боковой полке мешок. – Картофель вообще универсальный продукт», – мысленно улыбалась я, вглядываясь в темноту за окном вагона. На нижней полке, свернувшись калачиком, спали ушатавшиеся за день дочери.
Поезд прибыл по расписанию, в пять утра. Выгрузив мешок из вагона, под несмолкаемую пластинку картавых стенаний младшей дочери о непосильных лишениях, выпавших на долю двухлетнего ребенка, я перешла пути, чтобы не обходить огромный металлический мост над ними. И сразу же оказалась в поле зрения дежурного милиционера, бойко отгоняющего от зазевавшихся пассажиров молодое поколение цыган.
Увидев меня, сидящую посреди перрона на мешке с двумя детьми, одна из цыганок подошла ближе.
– Помочь до остановки тебе, дорогая? – спросила она, оглядев меня.
Я не стала отказываться от этой внезапной любезности.
– Спасибо большое. Только мне нечем заплатить вам.
– Эй! – она окликнула подростков, сидящих поодаль в ярких рубашках и что-то сказала им по-цыгански.
Подростки подхватили наш мешок и быстро исчезли с ним в подземном переходе вокзала. За
