какую-то шапку с дурацким помпоном со словами: «Замерзнешь же, дуреха».
Позже, рассматривая фотографии с похорон мужа, я понимаю, что эта черная шапка с помпоном – точь-в-точь такая же, что приснилась мне вскоре после нашей свадьбы. Опросив всех малочисленных пришедших соседей, я так и не смогла выяснить, кому она принадлежала.
***
Брянск, декабрь, 1998 год
– Я на минутку к тебе, мам. Только могилку обмету, снегопады какие прошли. Не могу долго сидеть у тебя сегодня – наверное, простыла на похоронах три дня назад.
Я проворно, словно стараясь согреться, расчищала засыпанную снегом могилку мамы. На кладбище стояла тишина, словно и не существовало в мире новогодней кутерьмы, праздничного убранства и настроения соседних городских улиц.
За последние месяцы я нечасто бывала у нее.
– Сейчас быстренько смотаюсь на операцию в Сыктывкар, не переживай, опять что-то обнаружили в груди, в том же месте, так что быстро управлюсь, потом заберу детей на обратной дороге, а то родители Андрея в Сочи уезжают, к сестре погостить – свекровь совсем плохая стала после смерти сына. Как раз успею к тебе забежать на второе января, отметим нашу с тобой дату – мой день рождения, – делилась я ближайшими планами, обметая запорошенный портрет мамы.
Позади меня остановилась какая-то женщина.
– Девушка, поздно уже, пойдемте, не нужно быть вечером на кладбище.
– Спасибо, хорошо, я еще с мамой договорю, давно не была, вы идите, я вас догоню.
– А я к мужу хожу, через две могилы от мамы твоей, чуть раньше похоронили. Я иногда и у нее убираю. Помню отца твоего, часто тут сидел, убивался, ты еще маленькая, белесая такая, все скакала вокруг него. Жив ли отец твой? – не желая уходить, она принялась помогать, сметая снег с маминой оградки.
– Отец жив-здоров… мужа три дня как похоронила, – ответила я. – Пойдемте, и правда уже поздно.
– Я тоже вдова, вот как раз перед твоей мамой похоронили. Могилу летчиков видела рядом? В 71 году и разбились, вот все это время без него и живу. Сына вырастила, чуть старше тебя, другого народила – школу закончит в этот год, – продолжала свой рассказ идущая впереди по вытоптанной снежной колее моя неожиданная спутница.
Ее фраза заставила меня резко остановиться.
– Как еще сын? Вы что, еще раз любили?
Меня словно облили водой, как обливают получившего солнечный удар бедолагу в надежде на улучшение его самочувствия после долгих солнечных ванн.
– Что остановилась-то, пошли. Любила, не любила – жила дальше, сын на руках, родители его и мои болезнями на меня свалились, – словно оправдываясь, начала она перечисление причин, наверное, заученных ею в целях спасения от осуждающих товарок. – Позволила себя любить и сына… Хотя терпеть я не могу все эти «люблю». Есть жизнь, она одна, и она такая, другой не будет, собралась и живи. Все не пройдет и не забудется, надо научиться с этим жить, просто жить, а все остальное теперь – только память.
Выпалив мне это в лицо, подойдя к воротам кладбища, она развернулась и не оборачиваясь зашагала в сторону автобусной остановки.
Я побрела в другую сторону, мимо кладбищенского забора. Впереди светились жилые дома, на балконе кто-то весело зажигал бенгальские огни, за гаражами подростки запускали петарды. Один из элементов, пролетая над моей головой, попал мне на шапку.
Парни, испугавшись, подбежали и принялись весело оправдываться. Мол, Новый год же скоро, что грустить.
– Ну не около же кладбища, ребята, в самом деле, – нервничала я, осматривая прожженную в шапке дыру. – Хорошо, не в голове, – я вертела у них перед носом просунутым сквозь испорченную шапку пальцем.
– Так мы живем здесь всю жизнь, и школу нашу стадион отделяет от старого кладбища, – весело лопотала подбежавшая девочка из собравшейся вокруг меня компании. – Да и им тоже, наверное, Новый год как праздник, на Пасху же тоже праздник, – махнув в сторону кладбищенского забора, продолжала вещать девочка. – И вам свезло, тут обычно так поздно не ходят… И не в лицо, только шапка пострадала немножко… Правда же, повезло?
Ее радостно светящееся лицо и детская непосредственность заставили меня улыбнуться.
– И правда, свезло, только шапка пострадала. С наступающим вас, пионеры! – уже улыбаясь, ответила я и зашагала в сторону остановки.
После 22 декабря, дня зимнего солнцестояния, когда самая длинная ночь в году накрывает своим мягким темным плащом, и кажется, что, кроме этой всепоглощающей черноты, в мире ничего больше и не осталось, когда тьма лишает воли, когда даже самые длинные свечи не выдерживают и в конвульсиях, с треском, догорают, именно тогда, в этот черный час, незаметно наступает рассвет.
И как только первые проблески дневного света касаются спрятанных под пушистым белым одеялом городских крыш, согнувшихся под тяжестью снега ветвей деревьев, с этого момента постепенно, минута за минутой, по чуть-чуть ежедневно начинает мягко, но настойчиво отвоевывать свои права весна.
Рано или поздно любые морозы, даже самые лютые, сменяются оттепелью, если, конечно, вы живете не за Полярным кругом. Холодные железные тиски, так крепко вцепившиеся в горло, чуть ослабевают, и появляется возможность вдохнуть полной грудью, расправить плечи, впустить в себя свежий весенний вольный ветер и позволить ему навести в душе веселый беспорядок, закружить себя в легкомысленном хороводе повседневной суеты. Воскресает природа, а вместе с ней воскресаешь и ты сам…
***
«Надо привыкнуть к тому, что привыкнуть к этому нельзя», – крутилось у меня в голове заезженной пластинкой. Но мою жизнь никто не отменял. Show Мust Go Оn, как пел небезызвестный исполнитель46. Нужно было жить, нужно было скорее сделать операцию, которую я так долго откладывала. Я не имела права оставить дочерей без новогодних праздничных впечатлений.
В последние дни жизни Андрея, наполненные моим самоотверженным желанием сделать их максимально комфортными, я стала замечать, что «летать» мне во всех смыслах с «одним крылом»47, как в песне знаменитой советской певицы. Правая рука отказывалась принимать в этом активное участие. Я все больше ощущала боль, отдающую в область грудины, но успокаивала себя тем, что болит не с левой стороны, а значит, сердечного приступа не предвидится.
В одно из последних посещений онколога с целью получения рецепта на морфин для Андрея, я осмелилась пожаловаться на резкую боль у себя в груди и согласилась пройти УЗИ.
– Вам уже проводилась здесь операция? – водя датчиком по поверхности моего тела в районе швов, строго спросила онколог.
– Да, после первых родов в 1991-м, но ничего не нашли… – растерянно произнесла я и добавила: – мне сейчас никак нельзя
