отвечать на эмоциональные вопросы милиционера, я молча наблюдала за тем, как большие снежные хлопья неспешно покрывают дорожку аллеи пушистым белым пледом.
Видимо, устав от упражнений в красноречии, молодой парень в форме замолчал, сев со мной рядом и пристально всматриваясь в мое лицо.
– Муж умер у меня сегодня утром… Я одна… Надо его еще в гроб положить… Он большой, хоть и без ноги. Наверное, без ноги легче? Протез тоже положить? Как ты думаешь? – словно мантру бубнила я себе под нос. – Он не заразный, ты не думай, просто решил заболеть – и вот, – продолжала я, пытаясь рассказать сразу все свои переживания, видно, не так давно приступившему к своим обязанностям молодому участковому.
– Ты, давай, бери позади меня, – снимая фуражку и водружая ее на крышку сверху, тихим голосом произнес он. – Я впереди пойду, так будет легче.
«Хорошо, что мы с ним одного роста», – думала я, плетясь за моим помощником, стараясь идти в такт, не сбиваясь с ритма. Наша необычная процессия не вызывала особых вопросов: утро было раннее, и немногочисленные встречающиеся нам на пути прохожие, крестясь, отскакивали в сторону, освобождая путь.
Компания курящих возле подъезда мужиков, любителей летних турниров в домино, увидев издалека приближающуюся к ним процессию, пытающуюся пронести мимо них крышку от гроба в подъезд дома, оторопело наблюдала за нашими действиями.
– Граждане, – остановившись рядом с ошеломленной публикой, обратился к ним мой помощник, – проявите солидарность, мужики, поможем женщине положить мужа в гроб, – призвал он еще не успевшую вникнуть в круговорот обсуждаемых соседских сплетен и новостей компанию мужчин.
Немного отойдя от нас на почтительное расстояние, мужчины не могли взять в толк, что от них требуется. Время было перестроечное, после дефолта процветала не только массовая психологическая нестабильность, но и банальный криминал.
Сообразив наконец, чего от них хотят, «фольклорно» выразив свое отношение к сложившейся ситуации, мужчины, не сговариваясь, отстранив меня и подхватив нашу ношу, двинулись в направлении моей квартиры.
Шедший последним закрыл перед носом дверь со словами: «Постой тут, дочка, дальше мы сами… Ты к нам иди, выше этажом, я сегодня в ночную смену, но моя дома, ты одна не сиди».
– Спасибо, я его одного не оставлю, – ответила я.
Вечером ненадолго заехал мой отец.
– Ты сейчас этого не понимаешь, но так лучше для тебя…
Неловко потоптавшись, он развернулся и ушел. Я в недоумении смотрела ему вслед. До меня не сразу дошел смысл этих слов. О чем это он вообще? Что «лучше»?
«Как долго тянется этот день, наверное, он никогда не кончится», – думала я, с облегчением наблюдая, как расходятся участливые соседи.
Под вечер в квартире остались лишь новогодняя елка, я и гроб с телом моего мужа, стоящий на трех табуретках, со свернувшимся у него в ногах котенком, не хотевшим покидать своего друга, несмотря на мои тщетные попытки убрать его. Котенок вновь и вновь сворачивался калачиком в ногах у Андрея.
Часы на стене пробили полночь. Я смотрела на лежащего в гробу мужа с ощущением полного, тотального, космического одиночества, отказываясь верить, что это и есть финал. Я зарыдала…
***
Коты редко плачут. Они вообще не плачут, в человеческом понимании. Котенку было страшно, он словно чувствовал страх и отчаяние.
Ужас охватил и его. Котенок начал тихонько подвывать, выл протяжно и жалобно. Она, на минуту перестав плакать, ругала кота и бросала в него близлежащие предметы. Котенок прятался за диван. Тогда Она переключала внимание на стоящую на столе икону, возле горящей лампадки мужского портрета с черной полосой. Она просила о чем-то человеческого Бога, неистово молилась, заходясь в рыданиях, стоя на коленях перед этими изображениями, потом замолкала и, словно обезумев, проклинала своего Бога.
Потом, как будто опомнившись, замерев на время, начинала рыдать с новой силой.
Страх и отчаяние человека передались и котенку. Он принялся, трясясь, выть еще громче, выть и молиться своим кошачьим богам о спасении души этой несчастной молодой женщины.
Женщина, словно услышав старания кота, замолчала и затихла.
Котенок, преодолевая страх, приблизился и попытался залезть к ней на колени.
Она резко оттолкнула его.
Котенок не понимал, зачем она жмется и обнимает лежащего в странном коробе посреди комнаты холодного человека. Он не может согреть ее теплом, как это пытается сделать котенок, мурлыча и потираясь о ее ноги.
Зачадила потухшая лампадка у фотографии. От ее приятного запаха котенок заметался по комнате. Женщина обессиленно опустилась на пол, замерла, глядя на огонек от свечи. Котенок осторожно залез к ней на колени и замурлыкал что есть мочи, сбиваясь на хрип. Он очень боялся, что женщину тоже покинет тепло.
Так они просидели несколько часов. Котенок боялся пошевелиться на ее ногах, как будто его движения могли ранить Ее. Внезапно, глубоко вздохнув, женщина опустила руку на голову котенка и погладила животное.
Котенок замурлыкал еще сильней. Она стала гладить еще и еще, с каждым поглаживанием вкладывая в движение необъяснимо живое, теплое, будто рассказывая, как Ей дико холодно, и как Ей хочется согреться, и как Она не может согреться и понимает это.
От лампадки на стене замелькали тени. Котенок забеспокоился, почувствовав Ее страх, страх женщины, которой уже, казалось, нечего бояться. На минуту коту показалось, что женщину окутал теплый невидимый шар. От этой мысли ему стало жутко; он соскочил с колен женщины и стал метаться, натыкаясь на предметы интерьера маленькой комнаты, непременно оказываясь каждый раз у странной коробки с лежащим в ней человеком.
Женщина поймала котенка, взяла на руки, успокаивая и поглаживая, села за стол, на котором стояли икона и портрет. Странное спокойствие женщины передалось коту.
Котенок, зажмурившись, свернувшись поудобней калачиком на Ее коленях, очень тихонько замурлыкал. Ему больше не было страшно в почему-то вдруг ставших в два раза теплее руках этой молодой женщины.
***
По настоятельной просьбе родителей Андрея, я согласилась похоронить мужа в Ростове Великом, трясясь в арендованном, видавшем виды микроавтобусе десять часов, придерживая гроб с мужем, чтобы он не опрокинулся. По приезде к дому родителей Андрея, понимая, что по каким-то соображениям его оставляют в гараже, не желая заносить в квартиру, я провела с мужем еще одну ночь, только на этот раз в холодном, неотапливаемом гараже, кутаясь в какие-то старые одеяла, не обращая внимания на настоятельные просьбы свекрови зайти в дом.
Как я могла бросить его здесь, среди этих старых инструментов и покрышек?
Кладбище. Могила. Комья подмерзшей земли. Толпа оттесняет меня от гроба. В суете чьи-то руки торопливо надевают на меня
