наблюдал за огоньками на нашей елке. В поисках этой облезлой бюджетной красавицы я обежала все рынки города, наталкиваясь на недоумение продавцов по поводу моих финансовых предпочтений на этот товар. К счастью, догадавшись заскочить на сельский рынок, где по дешевке торговали саженцами, я смогла приобрести этот кусочек праздника. Уцелевшая после переезда коробка с новогодними игрушками дала возможность украсить лесную «красотку», скрыв мишурой отсутствие веток и явные проплешины. И все же это был полноценный атрибут нашего праздника. Словно волшебный экспонат, он стоял посреди почти пустой комнаты рядом с детскими игрушками.
– Елка – шик! – словно услышав мои мысли, Андрей, подтянувшись, вполне сносно сел, чем еще больше напугал меня.
Почему-то это значительное для него, лежащего последнее время, ослабленного человека действие я не восприняла как победу, подобно тому как воспринимала каждый его шаг в многочисленных часах прошлых месяцев, когда он учился вставать на протез.
– А как сложится судьба у наших дочерей? – Андрей всем корпусом повернулся ко мне.
Его вопрос, словно огненная лавина, обрушился на меня. Прилагая усилия, чтобы сдержать подступивший к горлу вопль ужаса и желание разрыдаться, я сползла с дивана, повернувшись спиной к нему, и встала у окна, поправляя съехавшую звезду, украшающую верхушку елки.
Он не должен был увидеть мои слезы, предательски катившиеся, словно горох из порванного мешка.
– Дети? Дочери вырастут красивыми, будут похожи на тебя и меня, – не поворачиваясь, ответила я, стараясь говорить как ни в чем не бывало, словно мы обсуждаем обычные семейные будни. – Юлия, наверное, будет доктором, вон она как ловко с тобой играла в больничку. Карина будет помогать людям, она у нас спасатель, не может пройти мимо. Помнишь, как она соседке бидон с молоком несла на пятый этаж? Вся облилась, и всю лестничную площадку мыть пришлось потом.
Андрей засмеялся, вторя моей веселой интонации в рассказе.
– Потом они выйдут замуж и родят прекрасных детей… – продолжала я.
– Спасибо, что ты НИКОГДА… – внезапно прервал меня Андрей, и воздух словно остановился.
Все замерло, только тени от гирлянд на елке падали на стену возле дивана, где сидел мой муж, причудливыми узорами отражаясь на стене позади него.
– Давай ложиться, у тебя завтра тяжелый и трудный день будет, главное, чтобы вы были счастливыми, мои Бульчонки.
Андрей повернулся набок, как-то чересчур проворно, учитывая его физические возможности в последние дни.
Я легла рядом и прижалась к нему, думая о том, что же я могла забыть такого важного – запланированного на завтра, и почему это должно осложнить мой новый день.
…Проснулась я от боли в затекшей руке. Долго не могла пошевелить ею, не понимая, что Андрей, навалившись всем корпусом на меня во время сна, зажал мою конечность. Я не сразу сообразила, почему подвинуть его не получается. Он все больше заваливался на меня всем корпусом.
Сквозь шторы продирались лучи рассвета, озаряя улыбку на лице мирно спящего мужа, уснувшего навсегда.
Посреди комнаты мигала гирляндами невыключенная новогодняя елка, словно маяк, подающий сигнал SOS.
За окном начинался новый день.
***
Брянск, 16 декабря, 1998 год
– Гражданочка, сейчас же остановитесь! Вы что, сумасшедшая, ей-Богу! Стойте, я вам говорю!
Я выглянула из-под крышки гроба, которую я оттащила уже достаточно далеко от похоронного бюро.
Пока участковый решительным шагом направлялся ко мне, я прокручивала в памяти весь день с самого начала, пытаясь сообразить, что привело меня сюда.
Утром сбежавшиеся на мои рыдания соседи толпились у входной двери, стараясь проявить участие к молодой женщине, сидящей на полу рядом с диваном, на котором лежал ее умерший муж.
Пожилая соседка, проявив инициативу и пытаясь поднять меня, подталкивала в спину:
– Давай, поднимайся, негоже так сидеть, еще простынешь, не дай бог, вставай, вставай, милая. Тут недалеко, на соседней улице, бюро похоронное, давай, давай, вставай, дочка.
Это было начало новой жизни, жизни без Андрея. В голове, точно заезженная пластинка, крутилось лишь одно слово «навсегда»: навсегда без него, всю оставшуюся жизнь без него, дочери будут жить без отца, как я без мамы…
Сложно вспомнить, как я оказалась у двери похоронного бюро.
Внутри помещения была тишина.
Остановившись в центре зала с представленной тематической продукцией, я долго рассматривала ритуальные атрибуты для «иной жизни».
– Ну, что смотрим, что выбираем? – из-за навесных стендовых гробов выглянула женщина, явно застрявшая в моде семидесятых: огромная бабетта из белых искусственных волос, словно корона, украшала ее голову; обтягивающая габариты дамы кофта с красной полосой на груди, словно праздничный бандольер45, бросалась в глаза; кровавый цвет помады на лице с сильно прорисованным черным контуром бровей делал ее физиономию похожей на маску.
– Что молчим? – сверкнув золотыми коронками, произнесла хранительница лавки. – Мужской? Женский? – продолжила она, подойдя ближе.
Складывалось ощущение, что ее рот существует отдельно от нее.
– А, они разные? – отмерев на секунду и пристально рассматривая ее яркий образ в одежде, неуместно смотрящейся среди похоронных аксессуаров, спросила я.
– Понятно… Метраж какой? Ростовка какая? – продолжала задавать вопросы она, подходя все ближе ко мне.
Позади нее в глубине магазина, откуда выплыла эта «очаровательная» хозяйка, стоял украшенный маленькой искусственной елкой стол. В двух чашках дымился чай, на тарелке лежали пирожные «картошка». «Не хватало елочной мишуры, развешанной по торговому залу», – подумала я.
– Рост мужа нужно назвать? – сообразив наконец, чего от меня хотят, произнесла я.
– Ясно. – Женщина снова окинула меня взглядом и что-то быстро стала считать на калькуляторе. Потом окликнула служащего, худосочного мужичонку, распорядившись снять мне с экспозиции оставшийся выставочный вариант и молча удалилась вглубь своей праздничной «пещерной норы» лакомиться пирожными.
Рассчитавшись с навязанным мне суетливым помощником, я, задыхаясь от спертого воздуха подвального помещения, кое-как, держась за скользкие перила лестницы, выбралась наружу. Вдохнув полной грудью морозный воздух, увидела приставленную рядом с входом крышку от оплаченного мной гроба. «Грузить некуда, товар оплачен, забирайте покупку», – мысленно подвела итог я и, недолго думая, подлезла под середину крышки, захватив ее руками за края с двух сторон, словно укрывшись навесом от снежного ветра, периодически отмахиваясь от свисающей и лезущей в лицо бахромы в виде отделки края крышки гроба. Попыталась бодро тащить покупку через короткую и малолюдную аллею позади гаражей и ведущий к дому задворок.
– Вы слышите или нет?! – орал, помогая мне освободиться от моей ноши, откуда-то возникший предо мной милиционер, щелкая пальцами перед моим лицом, пытаясь выяснить степень моей адекватности, применяя все более грубые эпитеты, чтобы охарактеризовать мое поведение.
Оперев крышку гроба на придорожное дерево, я обессиленно опустилась на заснеженную лавку. Не в силах
