«революции в образовании» воплощали тридцать пять «национально-политических воспитательных заведений» (Напола), а в еще большей степени — «школы Адольфа Гитлера», число которых в конце концов достигло двенадцати. Руководство молодежью во главе с Ширахом пыталось контролировать эти учреждения, но не имело последовательной концепции преподавания в них; единственные ясные пункты программы касались целенаправленного поощрения спортивных успехов и организации «испытаний». Нацистским вождям не удалось определить даже содержание «идейного воспитания», что в равной мере свидетельствовало как о внутрипартийной борьбе за власть, так и о противоречивости самой национал-социалистической идеологии. «Школы Адольфа Гитлера», так же как три «орденсбурга» («рыцарских замка»), учрежденных для обучения молодых партийных функционеров, — и те и другие содержал НТФ — не справлялись с задачей «отбора вождей». СС продвинулись в попытке создать национал-социалистического «нового человека» дальше, чем соперничавшие с ними подразделения партии. Правда, в элитном ордене Гиммлера воспитательные задачи откровеннее, чем где-либо еще, сочетались с расовой селекцией, логическим продолжением которой предстояло стать «выбраковке» негодных особей и «выведению» нужной человеческой породы.
На общественно-политический климат Германии во второй половине 1930-х гг., несомненно, больше влияло повсеместное присутствие партии в лице ее массовых организаций, чем бесчеловечные идеи нового расового порядка, вынашиваемые в элитарных кругах СС. Несмотря на все усилия НСДАП вслед за утверждением своей государственной власти осуществить соответствующую идеологическую нацификацию, идейное воспитание, преследующее эту цель, среди людей старшего возраста достигло довольно скромных успехов. Помимо партийных функционеров и, в несколько меньшей степени, рядовых партийцев оно более или менее интенсивно охватило только определенные профессиональные группы, например учителей, молодых преподавателей вузов и юристов-референдаров (в Пруссии), которым надлежало пройти «лагеря политучебы». В сравнении с мощным организационным потенциалом НСДАП и ее вспомогательных организаций силы, выделяемые ею для индоктринации общества, были не слишком велики. И никакая активность разрастающегося партийного аппарата, партийных структур (СА, СС, гитлерюгенда, национал-социалистических союзов женщин, студентов, преподавателей университетов, Национал-социалистического моторизованного корпуса), примыкавших к партии массовых организаций (НТФ, «Народной благотворительности», национал-социалистических союзов врачей, учителей, юристов и чиновничества, немецких техников, Национал-социалистической организации помощи жертвам войны) не могла здесь ничего изменить.
И все же тот факт, что с течением лет практически каждый немецкий «соотечественник» оказался тем или иным образом организационно охвачен молохом НСДАП, не имея почти никакой возможности этого избежать, вызвал ощутимые изменения в общественном сознании. Благодаря распространению институциональной сети партии в традиционно «предполитическое» пространство национал-социалистам удалось мобилизовать людей в неслыханных доселе масштабах. С точки зрения укоренения их власти в человеческом сознании (на чем они всегда делали акцент) поначалу было не так уж важно, как достигается подобная мобилизация: с помощью «коллективного прослушивания» речей фюрера, активного членства во вспомогательных организациях для тех, кто не интересовался политикой, вроде Национал-социалистического моторизованного корпуса или Национал-социалистической культурной общины, либо сознательной деятельности в качестве «блокварта» — низового функционера НСДАП. Любая форма участия служила для того, чтобы продемонстрировать вездесущность партии и подкрепить ее тоталитарные притязания.
Результатом стала организационная растянутость и раздутость, которая не могла не изменить со временем саму НСДАП. В некогда динамичном и бурном протестном движении появлялось все больше признаков буржуазного застоя. Уже в последние годы Веймарской республики сплоченный боевой отряд превратился в массовую организацию с тенденцией к бюрократизации. Дальнейшее превращение НСДАП в партию-монополиста усилило эту тенденцию. В 1935 г. только на партийное руководство в Мюнхене трудились около 1 600 административных работников, занимавших не менее 44 зданий, а в целом уже 25 000 человек получали тогда от НСДАП неплохое жалованье[139].
Так и не проясненные отношения между партией и государством побуждали партийных функционеров заключать личные союзы, гнаться за должностями и заботиться о личном обогащении. Однако сплоченного руководящего ядра или «коричневого политбюро» из них не сложилось; как идеологические, так и структурные предпосылки для этого отсутствовали. Противоречивость национал-социалистического мировоззрения не позволяла ссылаться на «чистое учение» и мешала возникновению догматического авторитета. Но принцип всемогущества фюрера оставался незыблемым вплоть до самого низшего уровня партийной организации. Такая организационная форма имела огромное значение для функционирования мощной командной системы. Не имея ничего общего с презренной демократией, она, тем не менее, оставляла возможности для самоутверждения путем политической деятельности и отправления власти: тысячам и тысячам партийных и общественных деятелей доставалась крупица власти фюрера, крошечный лучик от его ореола.
До 1937 г. на различных ступенях партийной иерархии находились около 700 000 функционеров — рейхсляйтеры, гауляйтеры, крайсляйтеры, ортсгруппенляйтеры, целленляйтеры, блокляйтеры, не считая представителей вспомогательных организаций. К началу войны в Германском рейхе оказалось не менее двух миллионов маленьких фюреров.
Не на всех уровнях совмещение партийной и государственной деятельности происходило одинаковым образом. Отнюдь не все члены НСДАП, возглавлявшие министерства, занимали столь же высокое положение в партии. Геббельс, сочетавший руководство государственным пропагандистским ведомством с должностью главы пропагандистского аппарата НСДАП, в данном отношении представлял особый случай. Даже рейхсминистр авиации и премьер-министр Пруссии Геринг, охотившийся за чинами и званиями не менее рьяно, чем позднее за сокровищами искусства на оккупированных территориях, не мог (или не хотел) похвастаться подобным. И наоборот: целому ряду влиятельных партийных деятелей, в том числе многим гауляйтерам, не приходилось рассчитывать на адекватный государственный пост.
Сильнее всего слияние партии и государства давало себя знать на муниципальном уровне, где крайсляйтеры и ортсгруппенляйтеры все чаще становились также и бургомистрами. Через два года господства национал-социалистов почти половину муниципальных административных должностей занимали «старые товарищи» (то есть люди, вступившие в партию до 30 января 1933 г.). В секторе госслужбы картина не слишком отличалась: 86 % чиновников Пруссии в 1937 г. состояли в НСДАП, в остальной Германии — 63 %; правда, доля «старых товарищей», составлявшая в Пруссии 48 %, на остальной территории рейха была значительно ниже —11 %.
Для неуклонного изменения властных структур не меньшее значение, чем нацификация чиновничества, зачастую поверхностная, имело возникновение особой бюрократии, подчиненной партии. Растущее влияние ведомств, созданных «по личному распоряжению фюрера», работающих параллельно с государственной администрацией или конкурирующих с ней, вело к постепенному упадку и деформации традиционной государственности. Столь характерные для «государства фюрера» конфликты полномочий (отнюдь не всегда служившие интересам Гитлера) не в последнюю очередь возникали вследствие разрастания организационных джунглей, которое началось со сферы занятости и экономической политики (введение таких должностей, как генеральный инспектор немецких дорог, ответственный за четырехлетний план и т. д.), а затем перекинулось в область внешней, социальной и расовой политики.
От глаз населения подобные институциональные сдвиги в сфере власти, как правило, были скрыты. В повседневной жизни вездесущность партии проявлялась иначе: в политическом и социальном контроле со стороны местных функционеров, пользовавшихся в роли надсмотрщиков большей или меньшей популярностью, в многоступенчатой системе персональной аттестации, но также и в новых социальных патронажных
