не о том, чтобы наречь ребенка, а дать одно общее имя вам всем, дети мои. — Старик остановился в глубокой задумчивости. — Вот мой совет — назовем-ка новорожденного «За коммунизм». Впрочем, вам решать, не мне. Да ведь вместе и легче. Как говорится, дружные сороки изюбра одолеют.
Ответом старику были дружные аплодисменты — каждый думал: «До чего просто! И как мне первому не пришло это в голову».
Сурэн сказал:
— Решено. Не посрамим же имени, которым нарек наше детище самый старый и мудрый арат в округе. Будем работать во имя коммунизма, товарищи.
Поднялся Баасан и попросил слова.
— Место под центральную усадьбу выбрано окончательно? Не лучше ли заложить ее в горах? Там виды красивые открываются, и речка протекает — Сайнусны-Гол.
— Тогда уж лучше в местности, где я живу, — тотчас же перебил кто-то Баасана.
— Нет, в сомоне Буди удобнее всего.
— Может, прямо у дверей твоей юрты усадьбу основать? — ехидно заметил кто-то высоким тенорком.
— Чем плохо здесь? Высокие холмы здесь прикроют усадьбу от ветров, — вступил в спор Дооху.
— Худое вы задумали, — послышался тревожный голос, по которому Дооху узнал старика Пила. — Нельзя здесь строиться.
— Что, нечистая сила водится? — не выдержал Дооху.
— Эх, сынок, сынок! Да на этом самом месте уже пять раз строительство начиналось, и ни одно не закончилось.
— Какое еще строительство? — удивился Дооху, и не только он — большинство земляков Пила с недоумением посмотрели на старика.
— Слушайте же, — обидчиво поджал губы Пил. — Некогда выстроили здесь буддийский храм. Он сразу развалился.
— Так уж и сразу? — в юрте раздался дружный смех. Старик пожевал мягкими губами:
— Мы для того и революцию совершили, чтобы храм тот смести с лица земли.
Снова взрыв хохота.
Пил переждал смех и упрямо продолжил:
— Здесь стоял полк охраны внутренней безопасности, присланный из аймака. Тоже долго не задержался.
— После подавления контрреволюционного мятежа полк вернулся в аймак, — возразили старику, но тот и ухом не повел.
— Потом здесь основали колхоз. И он тоже распался!
— Не колхоз, а коммуну!
— Пусть так, но она распалась, факт! Значит, это четвертое, что не устояло на этом месте, — сказал хитрый старик. — А в-пятых, тут хотели аймачный центр строить, да вовремя передумали, иначе и его постигла бы та же участь.
Последние слова Пила заставили всех призадуматься. Кое-кто припомнил, что и впрямь когда-то ходили слухи о строительстве в этой долине аймачного центра.
— На сей раз должно получиться, — сказал Цамба. Он впервые на этом собрании подал голос.
Видя, что спор затягивается, Сурэн решил положить ему конец. Он попросил внимания и долго толковал о преимуществах долины реки Халиун-Гол — удобный подъезд, защищенность от северных ветров, примерно равная отдаленность от всех бригад. В конце концов, здравый смысл одержал верх — последнее слово осталось за Сурэном. Правда, Пил и еще несколько аратов его возраста остались недовольны, но постарались это скрыть за невозмутимым видом, который сохраняли до конца собрания. «Зимнее солнце не греет, старый человек бесполезен», — с горечью думалось Пилу.
За Дооху голосовали единогласно. Теперь можно было бы и разойтись, но тут председатель вдруг сказал:
— Вот и стали мы единой семьей. Прежде всяк знал свое маленькое хозяйство, нынче же у нас одно, зато крупное. Шутка сказать, в нашем объединении более тысячи человек, а в общественном стаде — более тридцати трех тысяч голов скота. Однако мне известно, что кто-то хочет поживиться из общественного котла, продать на сторону один-другой десяток овец.
Дооху не смотрел на Ванчига, но тот сразу почуял, откуда ветер дует.
— Так можно же продать скот, который остался в личном пользовании? — решил торговец предупредить свое разоблачение.
— Но тот десяток жирных баранов, которых вы определили на продажу по сто пятьдесят тугриков за голову, числятся на балансе объединения, не так ли?
— А вот и нет! — торжествующе воскликнул Ванчиг.
— Мы уточним, — пообещал Дооху. — Скажите, Ванчиг, кроме этого десятка, у вас еще осталось в личном хозяйстве какое-то поголовье?
— Нет, — притворно вздохнул Ванчиг, — ни единой овцы, клянусь вам.
— Что же получается? — огорченно воскликнул председатель. — Скот оставлен в личном хозяйстве арата для того, чтобы зимой у него было мясо. Если вы весь его продадите, вас должно будет обеспечить мясом едва-едва образовавшееся объединение. К тому же дурной пример заразителен, ему могут и другие последовать. Значит, начнем проедать основной капитал?
— Верно, председатель! Этот бесстыжий всегда готов за чужой счет проехаться! — закричали араты. Ванчига долго стыдили, тот огрызался и, наконец, чертыхаясь, стал пробираться к выходу.
Люди разъезжались по домам небольшими группами, обсуждая дорогой все слышанное на собрании. Говорили и о председателе, обменивались впечатлением, которое он на них произвел. Точно так же, оставшись вдвоем, Дооху и Сурэн подводили итоги собрания.
НЕСОСТОЯВШЕЕСЯ СОСЕДСТВО
Вот уже несколько дней, как Лувсанпэрэнлэй поставил юрту по соседству с Дамбием. И ведут себя два хозяина вроде бы так, как положено соседям — по очереди выпасают овец, вместе о топливе заботятся. Однако червоточинка в душе Дамбия, появившаяся в тот день, когда Лувсанпэрэнлэю вздумалось обосноваться рядом с его аилом, все разрасталась, а после одного случая превратилась в изрядную ссадину.
Однажды, когда солнце уже зацепилось за отроги западных гор, но еще не скрылось из виду, Дамбий завалился на кровать и продался невеселым размышлениям. Покоя не давала ему мысль о том, что явно поспешил он оторваться от однохотонцев. И вот сегодня он признался себе в этом. Действительно, какая муха его укусила? Да, пожалел свой скот, ну а другим разве не было жалко своего? Постепенно привык бы. А теперь он как овца, отбившаяся от стада. Рук в хозяйстве мало, одному прожить трудно… Вечно будешь зависеть от этого толстого сквернослова и хулителя Лувсанпэрэнлэя. А как иначе? Очень уж трудно расставаться с тем, что наживалось потом и кровью.
Дамбий тяжело вздохнул. Перед тем как лечь, он выпил две пиалы горячего чая, и теперь ему было жарко. Он провел ладонью по влажному лбу. Огрубевшие пальцы не чувствовали морщин, но Дамбию и без того известно, какими глубокими бороздами пропахала ему кожу жизнь. Дамбий не любит вспоминать прошлое, но сегодня он словно снял узду с памяти, и она повела его за собой, в глубь десятилетий.
Родители Дамбия умерли рано, и сироту взял к себе один богатый аил. Вскоре мальчонка стал настоящим батраком. Шли годы, и Дамбий был уже юношей, когда глава семейства, обрюзгший жирный боров, до революции крупный феодал, оказался замешанным в подготовке контрреволюционного мятежа в монастыре Амарбуянт и в 1932 году, после разоблачения заговора, бежал через китайскую границу.
