в компании видел его таким Савушкин и сделал вывод: «Срамной мужик». У Кислова жена была гречанка, самая настоящая, и боялся он ее пуще огня. Может быть, оттого и вольничал, что дома воли не давали…
Встретив тогда гостей на берегу Чузика, Хрисанф Мефодьевич стал жарить на большой сковородке язей, варить картошку, и Чуркин с Румянцевым ему помогали. Кислов ни к чему не притрагивался, ходил начальственно по бережку: то руки на груди скрестит, то за спину заложит.
— Изображает из себя большую шишку на ровном месте, — усмехался Румянцев, кивая в его сторону.
— Без этого он не может, — отвечал басовито Чуркин. — Но к столу первый пожалует.
— Хрисанф Мефодьевич, — обратился Румянцев к хозяину. — Ты нам по стопочке-то разрешишь? Язи у тебя поджаристые— аппетит вызывают.
— На природе и отдыхе — сам бог велел, — сказал Савушкин. — Я уже отвесновал, домой собираюсь. Рыбу подвялю — и ходу. Марья моя огород ждет пахать. Глаза, поди, проглядела, меня поджидаючи!
— Ловилось нынче? — спросил Румянцев.
— Да случались уловы, Савельич, не пожалуюсь. Щука да язь в основном.
— Хорошее у тебя место, веселое! — похвалил Чуркин.
— У вас в Рогачеве тоже места замечательные! — не остался в долгу Савушкин.
— Оно так, — согласился Чуркин. — Только речка поуже да рыбы поменьше.
Крикнули Кислова и сели за стол. Виночерпием взялся быть Тимофей Иванович.
— Тебе наливать? — спросил он, подмигивая, Андрея Демьяныча.
— Малёху можно…
— Совсем малёху? — прищурился Чуркин.
Кислов заерзал на месте, потом привстал, тяжело повел взглядом на Чуркина, буркнул:
— Краев не видишь?
— Так-то вот лучше! — крякнул Чуркин. — Не бойся, Андрей Демьяныч, к дояркам тебе сейчас не идти, а к утру все выдохнется. Тут воздух свежий…
— Смородинки пожуете, — сказал Хрисанф Мефодьевич.
— А я ему мускатный орех дам! — засмеялся Румянцев и погладил пальцем свой прямой, острый нос.
— Спасибо, — замотал головой Кислов. — Ты уже раз в Парамоновке выручал меня мускатным орехом! Жена все равно унюхала.
— Андрей Демьяныч! — воскликнул Румянцев. — Да какой тогда тебе был мускат, когда ты на ногах не стоял!
Желтые ястребиные глаза Андрея Демьяныча забегали, заблестели, он выпил налитое молча, без кряка, положил перед собой крупного, килограмма на полтора язя.
— Породистый язь в Чузик заходит. У нас в речке Корге такого нет, — заметил Чуркин.
— Здесь рыбе больше простору и корм получше, — сказал Хрисанф Мефодьевич. — Вот рыба жир и нагуливает.
Минуты две ели молча. И опять Савушкин повел разговор.
— И у соболя мех тут хороший: подпушек гуще и ость длиннее… Мой сын Александр, охотовед, объяснял, что в этом деле не только корм важен, но и… какая-то генетика.
— Мудреного в этом нет ничего, — сказал Румянцев.
— Вот именно! — подхватил Кислов, у которого от выпитого «в душе отмякло». — У нас в райсельхозуправлении бухгалтер есть, старый пес уже, так он так понимает генетику. Это, говорит, когда от овса родится овес, а от пёса пёс. За то и зовут его за глаза Псоичем.
— В глаза-то боитесь, — качнул головой Чуркин. — А то обсчитает!.. Ладно, Андрей Демьяныч. Хватит о том говорить, о чем бог не велит. Лучше ответь нам честно и прямо: поможешь выбить стройматериалы на рогачевский коровник?
— Перезимуешь и в старом! — бросил небрежно Кислов.
— Мать твою в три попа! Завалится ведь! На всех других отделениях такой рухляди не увидишь, как у меня. Стропила не выдержат, если снегом привалит ладом, и завалит буренок когда-нибудь вместе с доярками. Кого судить будут? Не Кислова, а Чуркина и Румянцева.
— А новый строить начнешь без фондов — тоже по голове не погладят. — Кислов чесал себе темя и морщился. — Вон у Николая Савельевича на такой счет опыт есть. Судили тебя, Румянцев, за гостиницу и столовую в Кудрине?
— Судили якобы за перерасход средств. А разобрались— нашли экономию двадцать шесть тысяч. Тут подоплека другая была. И называется она амбицией.
— Ревизор ногу подставил! — усмехнулся Кислов.
— Да, приезжал один такой резвый из областного Стройбанка. Меня в то время в Кудрине не было. Что до коровника в Рогачеве, то он действительно в угрожающем положении. Как хочешь, Андрей Демьяныч, а строительство нового нам придется начать.
Пока стоит тот, старый, на новый вам средств не отпустят, — сказал Кислов. — Еще хочу раз подчеркнуть: подождите немного, скоро тут все изменится. Нефтяники— шефы богатые. Они вас возьмут под крылышко.
— Это еще когда будет! — возразил Румянцев. — Конечно, большая помощь придет к нам сюда с севера области. Там уже база — дай бог! Начнут осваивать наши месторождения — пойдет и техника, и люди, и все.—
Николай Савельевич говорил с улыбкой твердой уверенности. — Тогда-то мы заживем побогаче, И все же, Андрей Демьяныч, строительство коровника на двести пятьдесят голов в Рогачеве этой весной надо начинать. Закрывать лучшее отделение совхоза нам никто не позволит. Люди пришли осваивать край, и этих людей кормить надо. Лосятины, что добывает промысловик Савушкин, на всех не хватит. — И Румянцев тепло, с белозубой улыбкой посмотрел на Хрисанфа Мефодьевича.
— К продовольственной проблеме мой промысел — что? Лишь подспорье! Так говорит мой сын Александр. — Савушкин наливал всем в кружки смородиновый чай. — Лосятина лучше всего и полезнее в строганине. Главное — надо коровушек холить, хлеба растить. Когда я ходил пастухом, когда ездил на ленивых быках— за полсотни верст, то же самое говорил и думал.
— Не знаю, братцы, как вы с коровником выкрутитесь, — все уклонялся от прямого ответа Кислов.
Чуркин слушал и не мигая глядел ему в переносицу, где, то сбегаясь, то расходясь, играли складки. Чакнув зубами, словно перекусывая травинку, управляющий высказался откровенно:
— Часто ты к нам наезжаешь, Андрей Демьяныч. И мы тебя привечаем, встречаем. Но вот, понимаешь… Какое у меня остается от визитов твоих впечатление? Наезжаешь ты к нам попить, попеть иногда,
