уже успела забыть об этом, так давно это было и столько всего произошло. И вот вчера мне позвонили из дома, сказали, что мою работу признали лучшей, и меня приглашают на съемки. И вот… Я так давно мечтала участвовать в этом, снимать для журналов, моя мечта исполнилась, но именно тогда, когда я не хочу ехать домой, чтобы осуществить ее… – она на секунду отвлеклась, посмотрев в сторону реки. – Что мне делать?
Все это время он смотрел на нее, не отводя глаз, внимательно слушая. Выражение его лица мало могло бы поведать о том, как по мере хода рассказа в его сердце рождалась необъяснимая тоска.
– Ты, правда, мечтала об этом? Это была твоя заветная мечта? – все же спросил он через некоторое время. Каждое слово давалось с большим трудом в этот раз.
– Да, мечтала давно. А теперь все изменилось.
Неподалеку был ряд лавочек. Они достаточно много прошли, чтобы устать, а место, освещенное неяркими фонарями, всегда вполне устраивало собеседников. Чонхо потянул ее за руку в сторону ближайшей лавочки.
– И это действительно важно для тебя? – спросил он, когда они сели. Краска на досках лавочки немного облупилась, хотя в темноте это было совсем незаметно.
Она задумалась ненадолго.
– Когда-то было важно, а сейчас… не могу сказать, – ответила она.
– Тогда что для тебя важно сейчас?
– Важно… важно то, что мне предлагают фотосъемку в таком серьезном издательстве, это может быть единственным шансом в жизни. Но важно и то, что происходит здесь и сейчас. Важен ты.
– Единственный шанс в жизни, да?.. – эхом повторил он.
Они вдвоем замолчали на долгое время, просто сидели рядом, думая каждый о своем. А река все текла и текла, неся свои нескончаемые воды в темную неизвестность. Убывающую луну закрыли набежавшие облака, лишь изредка рассеиваемые ветром, чтобы потом опять скрыть от посторонних глаз. А Чонхо не замечал и этого, он вдруг осознал, как тяжело будет вынести расставание.
– Прислушайся к своему сердцу, – тихо сказал он, – и сделай так, как оно говорит.
– Оно молчит, – отозвалась Мидори.
Этот вечер был темнее, чем все предыдущие, облака полностью закрыли небо, а фонари не в силах были достаточно разогнать темноту на городских улицах. Сердце билось тяжелее, и каждая минута превращалась в вечность. Обычно, расставаясь, они не могли наговориться, теперь же единственно возможным казалось молчание. После того, как Чонхо проводил ее до дома, после того, как попрощался с ней, что на этот раз далось ему тяжело, он еще долго медлил возвращаться домой. Он долго ходил по пустым улицам, без цели, без направления. Рано или поздно она должна была уехать, думал он. И случись это позже, было бы намного тяжелее расстаться. Все правильно, все к лучшему, если она уедет. «Но почему я так не хочу тебя отпускать?» – вдруг произнес он, почти неслышно, да и некому было бы услышать – улица, по которой он шел, была пуста. За это короткое время, всего два месяца, он и забыл, что она должна будет уехать.
Домой он вернулся довольно поздно, когда все обитатели его уже спали.
На следующий день, в пятницу, казалось, что Чонхо оставался прежним, может, даже был более разговорчив, чем обычно. Но то только казалось. Вроде бы все, как и всегда, и его новая временная работа была такой же скучной, как и всегда, а команда на тренировке такой же шумной, но внутри него самого что-то изменилось. Несколько раз он в последний момент отменял уже набранный вызов в своем телефоне, понимая, что не знает, что хочет сказать. Его чувства не могли облечься в слова, были слишком смешанными и неясными, и, уж точно, совсем неизвестными. Наконец, поздним вечером, когда фонари уже зажглись, но улицы еще не собирались пустеть, раздался телефонный звонок, заставивший Чонхо в следующую же секунду схватить телефон. Звонила она.
Звонила, чтобы сказать, что уезжает.
– Когда? – спросил он, хотя нужно было остановить, удержать и не отпускать. Казалось, будто в этот момент говорит другой человек, а он слушает со стороны.
– Через два дня, – был ответ. Ее голос звучал слабо, и можно было бы подумать, что прозвучи хоть одно возражение, хоть одна просьба остаться, она бы тут же согласилась.
– Вот как… Так быстро.
– Так получилось. Следующий рейс из Кимпхо** только через три дня, а это долго и… Хочешь увидеться?
– А ты этого хочешь?
– Я… – она немного помолчала, – я не знаю.
Но все-таки они встретились, как всегда, поздно вечером. И вроде бы все было как обычно, будто ничего и не произошло, и городские огни горели по-прежнему, и люди так же разговаривали, и автомобили так же шумно шелестели по такому же серому асфальту, но казалось так, что тысяча километров разделяет их уже сейчас. Об отъезде больше никто не говорил.
*Мёндон – район, где находится множество развлекательных центров и магазинов одежды.
**Кимпхо – второй по значимости международный аэропорт в стране.
– Ты все-таки пришел?
Мидори стояла около дома кузины, одной рукой держа над головой зонтик, а другой – придерживая чемодан на колесиках, не такой уж большой, как можно было бы представить. Утро понедельника выдалось на редкость дождливым, еще немного и настоящая буря разразится. Ветер словно с ума сошел – дул ото всех сторон.
– Пришел.
Чонхо оказался здесь раньше, чем нужно было, но звонить, чтобы сказать, что он тут, не захотел. Просто ждал. Без лишних слов он взял ее зонтик, чтобы он укрывал от холодного дождя обоих, помог везти сумку. Она лишь обвила его руку, ведь это было так необходимо. На протяжении всей дороги, не отличавшейся коротким расстоянием, они почти не говорили, вплоть до того момента, пока в поезде не объявили нужную станцию метро в Конхан-дон*.
– Дальше не провожай меня, не надо, – вдруг сказала она, когда они вышли из подземки.
– Но ведь…
– Если ты проведешь меня до самого аэропорта, и мы попрощаемся там, то это будет навсегда. А так будет казаться, что мы просто ненадолго расстались, как раньше, как будто я домой к сестре ушла.
Чонхо провел загрубевшими кончиками пальцев по ее щеке.
– Ладно, – согласился он. – Тогда счастливой дороги, или что там еще говорят…
Она глубоко вздохнула.
– Я буду очень скучать по всему этому, по городу буду скучать, по этому университету… по тебе буду скучать. Прощай, Чонхо, – говорила она, улыбаясь немного печально, но тепло, как светит солнце августовским вечером. Сказала без своего привычного -кун, впервые, наверное.
– До свидания, Мидори, – ответил он, обняв так,
