Книга Ласковый ветер Босфора - Ольга Покровская

Черный, поблескивающий под фонарями гладкими боками автомобиль свернул с широкой трассы в узенький проулок, и на женщину, сидевшую в нем, сразу обрушилась чернота. Дорога запетляла по пригородным поселкам, перелескам и пустырям. Исчезли фонари, витрины, разноцветные билборды, растворилась суета и круговерть мегаполиса, осталась лишь кромешная, чернильная, дышащая теплом, морем и звездами южная ночь. Автомобиль мчался по узкому перешейку суши, справа и слева от него матово переливалось ночное море, мелькали по обочинам высокие ветвистые лиственницы, пенились розовыми цветами магнолии. И женщине на мгновение стало тревожно – в этой чужой незнакомой ночи, в черном автомобиле, мчавшем ее навстречу неведомому. Показалось, что вместе с последними кварталами города исчез в темноте и весь человеческий мир со всеми его страстями, стремлениями, идеями, законами и нелепостями, и осталась лишь бесконечная звездная пропасть. Это пугало и в то же время отчего-то казалось до странности привлекательным, манящим – забыть обо всем, отрешиться, оторваться от земли, взмыть ввысь и только мчаться неведомо куда сквозь ночь, мчаться и мчаться до скончания времен.

Однако же вскоре автомобиль забрал выше, и из темноты выплыли частные дома и виллы, все дороже и дороже, все роскошнее и роскошнее. Далеко внизу мерцали огнями прибрежные бухты. А затем дорога свернула за уступ скалы, и из темноты выплыли ярко освещенные, маслянисто-желтые в ночи полукруглые окна притаившегося в укромном горном уголке дома. За окнами уже можно было разглядеть движущиеся, будто в танце, темные силуэты. И женщине показалось даже, будто до нее доносятся легкие, искрящиеся звуки венского вальса. Конечно же, этого быть не могло, ведь окна машины были наглухо закрыты, должно быть, это ее воображение, искушенное в домысливании, додумывании и создании волшебных сказок буквально из ничего, достраивало до идеала атмосферу ожидавшего ее загадочного праздника.

Автомобиль подкатил к воротам, и женщина нашарила на обтянутых жесткой серебристой парчой коленях черную бархатную маску. Вскинула руки, чтобы закрепить завязки на затылке, тронула кончиками пальцев покрывавший голову и длинными шелковыми концами спускавшийся на шею платок, рассеянно слушая, как водитель объясняется с вышедшим навстречу машине из будки охранником. Ее предупредили, что вечеринка будет закрытая, только для своих, дабы ни один любопытный зевака, ни один жаждущий сделать себе имя на горячих сплетнях репортер не просочился на тайное мероприятие. Закончив с маской, женщина потянулась к лежавшей рядом на сиденье сумочке – усыпанному розоватыми кристаллами крохотному мешочку на цепочке с отделанной мерцавшими в темноте камнями защелкой, извлекла из него кремовый с золотом конверт с приглашением и, вполголоса окликнув водителя, протянула конверт ему. Тот, кивнув, передал приглашение охраннику. Бравый детина в форменной одежде придирчиво изучил его, затем снова сверил с каким-то списком номера машины, буркнул что-то в рацию и широко улыбнулся дорогим гостям хозяина дома, не забыв, впрочем, оглядеть салон и заглянуть в багажник. Затем, отвесив гостеприимный полупоклон сидевшей в машине женщине, охранник направился обратно в будку, чтобы открыть ворота. Витые створки с тихим скрипом распахнулись, и машина въехала на располагавшуюся за будкой охраны парковку.

Очевидно, дальше нужно было идти пешком. Водитель, выйдя из машины, распахнул перед женщиной дверцу, и она выпорхнула прямо в жаркую, пахнущую пряностями и солью южную ночь. Вот теперь действительно можно было расслышать отголоски звучащей в доме музыки. Серебристые скрипичные пассажи как будто взмывали прямо к звездам, а вторившие им духовые трели, казалось, задались целью заменить молчащих этой ночью соловьев. Музыка омывала, словно искрящаяся на солнце морская пена, вскрикивала тревожно и тут же принималась ласково нашептывать что-то, маня и обещая.

Одернув узкое, ловко охватывавшее тело серебристое платье, отделанное черным кружевом на корсаже, женщина двинулась по мощеной дорожке к дому. Там и тут выплывали из темноты развешенные на раскидистых ветвях деревьев разноцветные бумажные фонарики – бордовые, золотые, изумрудные. Подмигивали голубоватые огоньки обвивавших узловатые стволы гирлянд. Слева, из притаившейся в зарослях белой беседки, донесся тихий смех. Справа выглянул из-за тяжелой ветки бледный силуэт мраморного херувима. И женщина, знавшая, что подобные статуи для этих мест не характерны, подумала про себя, что хозяин дома явно тяготеет к европейской эстетике. Маленький волшебный парк, садик Коломбины, полный укромных уголков и веселых тайн.

И вот, наконец, залитое разноцветными огнями крыльцо. Безмолвный лакей в носатой венецианской маске и треуголке, распахивающий перед ней тяжелые деревянные двери, – и яркий свет, и музыка, и вихрь изысканных женских платьев, темных мужских костюмов, запах шампанского, цветов и натертого до блеска паркета.

К ней тут же поспешил хозяин дома – уже знакомый ей, импозантный смуглый мужчина с благородной сединой на висках.

– Вот и вы, наконец, – провозгласил он, подхватывая женщину под руку.

И поначалу она даже не разобрала, на каком языке он к ней обращался, так велика была сила вскружившей ей голову атмосферы нереального сказочного карнавала, на который она попала. Английский… Кажется, да, он заговорил с ней по-английски, с этим своим своеобразным южным акцентом, при котором последнее слово во фразе практически выпевалось. Но почему-то казалось, что в этом мороке звуков, красок и запахов языки не нужны и вовсе, все понимается на каком-то ином, чувственном уровне.

– Пойдемте же, – продолжил хозяин дома, увлекая ее в огромную сводчатую залу, где стены были украшены смеющимися, плачущими, нахмуренными масками, а под потолком, освещая лепнину, сверкали тысячи золотых огней, двоившихся и троившихся в развешенных повсюду зеркалах. В глубине, в нише, отделенной от зала невысокой загородкой, играл оркестр, перламутровые блики мелькали на изгибах духовых инструментов, путались в струнах арфы. В центре зала вальсировали пары, развевались алые, розовые, синие, золотистые, черные, сиреневые подолы платьев, щелкали по полу каблуки, сияли улыбки, стреляли из-под масок лукавые взгляды. В стороне, у дивана, тоненькая и изящная, как статуэтка эбенового дерева, юная красавица с восточным разрезом черных глаз, в скрывавшей лицо белой с золотом маске, улыбаясь, слушала пытавшегося что-то ей втолковать и при этом отчаянно жестикулировавшего белобрысого парня в белой рубашке и темных брюках. Тот, явно чувствуя себя не в своей тарелке, то и дело оглядывался по сторонам и пытался пятерней пригладить торчавшие во все стороны пшеничные вихры. Левой рукой он стискивал уже изрядно помятую темно-синюю маску. Красавица терпеливо слушала сбивчивый монолог юноши, не забывая, впрочем, временами оглядываться на сидящего на диване грузного носатого типа.

Вскоре к ним подошел мужчина средних лет, заговорил по-английски с заметным британским акцентом. Чинно склонив голову и тряхнув спускавшимися на воротник полудлинными темно-русыми волосами, он пригласил красавицу на танец, и та с явным облегчением шагнула к нему, оставив лохматого юношу осваиваться на вечеринке в одиночестве. Тот вскоре углядел в толпе официанта в костюме арлекина, воровато оглядевшись по сторонам, метнулся к нему, ухватил с подноса пару бокалов и ретировался с ними в самый темный и дальний угол.