доме. У него не было шаблона для того, что я собиралась провернуть.
В тот благоухающий апрельский день, что навис над долиной, в которой раскинулся один из наиболее почтенных исторических городов Европы, он тихо и вежливо оставил меня. У нас будет свадьба в доме Герцогини. Саро успокаивал свои нервы, говоря себе, что мы уже были женаты. Мысль о том, что наш брак уже заключен, позволяла ему дистанцироваться от суровой реальности, в которой наша свадьба пройдет в Италии, а его родителей там не будет.
Мой темнокожий буйный американский клан обрушился на Флоренцию с чувством кайфа и восторга, словно они пробовали сливочную глазурь на домашнем пироге моей бабушки из Восточного Техаса, только что вынутом из духовки. Сочетание Италии, еды, свадьбы и моды волновало их. Они были готовы скупать Феррагамо и Гуччи с пугающей решительностью. В конце концов, это были поздние девяностые. Доллар тогда поднялся намного выше итальянской лиры.
Пока я надевала свадебное платье в комнате сразу за главной залой Виллы ди Майано во Фьезоле, моя сестра постоянно приходила ко мне, чтобы отчитаться о том, что происходит по другую сторону виллы. Саро и его друзья готовились. Он и так был на нервах, по мере того как наша поездка в Италию приближалась, а теперь все планы претворялись в реальность. И как только мы попали во Флоренцию, его отчаяние распустило крылья и взлетело.
А что еще хуже, у него началась непрекращающаяся ноющая зубная боль, которая привела его за два дня до церемонии в больницу. У него оказался абсцесс на коренном зубе, который нужно было немедленно оперировать. В результате наутро в день нашей свадьбы он был на обезболивающих и красовался опухшей левой стороной челюсти.
Свет струился сквозь окна почти два метра высотой, выходившие в сад, и я была полна предвкушения и восторга от того, что это все происходит на самом деле. Я видела стулья, расставленные рядами. В конце каждого прохода стоял букет цветов. В целом должно было быть около пятидесяти гостей: двадцать итальянцев, все – друзья из Флоренции, и около тридцати американцев. Моя сестра разрывалась между доставкой мне последних новостей и фотографированием меня и мамы, которая помогала мне надевать платье. Я была способна думать только о том, что я и Саро собираемся осуществить что-то волшебное и небывалое для нас обоих. Ничто в наших жизненных историях не заставило бы нас поверить, что мы можем оказаться здесь, во Фьезоле, посреди захватывающих дух камней и мрамора. И все же мы были здесь, на самой настоящей съемочной площадке, готовые вот-вот пожениться.
Это был также и мой двадцать пятый день рождения, что делало этот день каким-то особо необыкновенным. Моя сестра пошла буквально на все, чтобы добыть мне белую гардению, которую я должна была приколоть за левым ухом, а-ля Билли Холидей. Это было жестом почтения к голосу, который составлял мне компанию, когда я, будучи новоиспеченной студенткой, приехавшей по обмену в Италию, мыла туалеты в баре, возле которого я впервые столкнулась с мужчиной, за которого теперь выходила замуж. Моя бабушка подарила мне изящные антикварные зажимы для туфелек, сделанные из рога носорога, отсылающие к временам в Восточном Техасе, когда она посещала учебные и праздничные банкеты. Она пользовалась ими много лет, чтобы украшать свои обычные туфли и сделать их «новыми и блестящими» ради особого случая. У нее никогда не было денег на другие украшения. И ее зажимы для туфель в качестве «чего-то позаимствованного»[38] стали самой особенной частью всего, что было на мне надето в тот день. У меня было мое сапфировое помолвочное кольцо (что-то голубое) и платье от эфиопского дизайнера Амсале Аберра, купленное за треть от его реальной стоимости, когда шикарный отдел в торговом центре Беверли-Хиллз собирался закрыться (что-то новое).
Мой отец появился в прихожей перед комнатой виллы, ставшей в тот день примерочной. Он стоял, сияя, в льняном костюме цвета земли и ковбойских сапогах. У папы было всего два типа обуви: ковбойские сапоги и кроссовки для бега.
– Ты готова это сделать? Сейчас самое лучшее время для того, чтобы начать свою жизнь, – сказал он. Мой отец был полон азбучных истин собственного изобретения, народных пословиц Восточного Техаса, которые он постоянно улучшал. – Я готов провести свою дочь к алтарю в Италии двадцать пять лет спустя после того, как я впервые положил на тебя глаз, девочка. – Он подарил мне широкую улыбку, которая излучала любовь и гордость.
– Папа, пожалуйста. Ты собираешься болтать все время, пока ведешь меня к алтарю?
– Я мог бы.
– Ладно, тогда начнем. – Я взяла его под руку и крепко вцепилась в нее. Когда я вижу фотографии этого момента, мои глаза по-прежнему устремляются в центр, где складки льна на сгибе его локтя показывают, как сильно я нервничала. Я сжимала его руку практически со всей силой, на которую была способна.
Обри пела классический соул, «Flesh of my flesh», а капелла, когда я шла по проходу.
После того как мы сказали «Согласен» и «Согласна» и поцеловались, мы запрыгнули на метлу – это африканская американская свадебная традиция, уходящая корнями к временам рабства. Одновременный прыжок означает скачок в супружескую жизнь. Я держала одной рукой приподнятый край платья, а другой – руку Саро. На обратном пути от алтаря я заметила четырех людей, которых до этого не видела. На понимание потребовалась всего секунда. Лицо женщины было буквально копией лица матери Саро. Рядом с ней сидел мужчина. Я взглянула на Саро и увидела, что его лицо выражает нежную признательность. Это были его тетя Роза, сестра его матери, и ее муж, дядя Пеппе. Они приехали из Швейцарии с двумя своими детьми. Я сжала руку Саро еще крепче.
Не уведомив нас, они проделали весь путь на машине, имея в распоряжении только адрес на приглашении, которое я им послала. Они никому не сказали, что придут, ни отцу Саро, ни его матери. Поступить так значило бы предать семью. И все-таки они были здесь. Саро потерял дар речи и едва не расплакался. И впервые я в полной мере ощутила, чего мы лишились из-за отсутствия на свадьбе его родителей. Мое сердце распахнулось.
После того как был сделан ряд фотографий, включая групповое фото нашего маленького эклектичного племени, состоящего из семьи и друзей, в центре сада с древней, но поражающей воображение виллой на заднем плане, мы отправились внутрь, чтобы насладиться ужином из пяти блюд среди вековых гобеленов.
Рассевшись под лунным светом летнего тосканского
