усилия руку свело судорогой.
Двадцать четвертый.
Нет. По-прежнему не то. Ритм дыхания сбился.
Двадцать пятый.
Ее ноздри дрогнули.
Иви не верила собственному носу, но, понюхав еще раз, убедилась, что не ошибается. Это был он. Запах, который она искала. Она вспомнила! Кроме занавески из квартиры Джиджи Чан, Иви уловила его на форме Уэйна Чэна, когда зарылась в нее лицом. Лежа на полу рядом с контурами человеческой фигуры в ванной, забрызганной кровью, она чуть ли не достигла оргазма, вдыхая симфонию ароматов.
Флакон выпал у нее из рук и разбился. Духи расплескались, и их запах наполнил тесное пространство квартиры. Босс с Твигом выбежали из кухни и в шоке уставились на нее.
Когда-то она уже вдыхала… вдыхала этот запах. Иви подняла глаза на босса, не в силах скрыть изумления.
На одежде Ханса, когда он был жив.
Часть II
Профайлинг
1
Старый пердун, сидевший рядом со мной на автобусной остановке, все болтал и болтал о погоде, о том, где учатся его дети, о пенсии и тому подобном. Потом начал жаловаться на правительство. Но, если честно, я его не слушал.
Я выдавил улыбку и кивнул. Наверное, он подумал, что я ему сочувствую, и даже пожал мне руку, прежде чем я сел в автобус, торопясь избавиться от него. Я ничего не чувствовал, но когда вспоминал о нем позже, принимая душ, то не удержался и рассмеялся, одновременно плача.
Дни похожи один на другой, и каждый ведет к смерти. Человеческое существо такое крошечное, и все вокруг него напоминает о бессмысленности существования… День смерти, наверное, является лучшим днем нашей жизни.
Мои мечты, мои сны, мои смыслы – все сводилось к ней.
Моя жизнь вращалась вокруг нее, как и мои эмоции. Я улыбался, чтобы она улыбнулась, превращался в зонтик, чтобы защитить ее от дождя, оградить от любых опасностей. Я люблю ее, но не знаю, стоит ли показывать, что я счастлив, не будучи уверен, как она отреагирует. Моя жизнь принадлежит Матери. Не мне.
Я искренне не слышал того, что говорит профессор Линь. Оторвав щеку от локтя, на котором она лежала, я понял, что прилип к странице учебника, промокшей от слюны. Пытаясь отделить кожу от бумаги, я порвал листок с английскими глаголами. Когда мои глаза приспособились к свету, я увидел меловой след на моем пенале и осколки мела у меня на парте. Я не сразу понял, откуда они взялись. Судя по всему, мел ударился об меня и разбился на несколько частей.
– Так ты меня слушаешь? – спросил он. Я все еще не мог сообразить, что происходит. – Но, похоже, не понимаешь, поэтому повторю помедленнее: вста-вай. Ты что, так слаб или болен, что не можешь даже этого?
Мне удалось подняться, но ножки стула скрипнули по полу. Я низко опустил голову.
– Мне плевать, что с тобой не так, болеешь ты или еще что, но спать на моем уроке я не позволю! – Он уставился на меня с нескрываемым отвращением. – Никаких отговорок. Если не хочешь слушать, иди к психологу или куда хочешь, мне все равно. Вон из моего класса!
Что делать, выйти? Сейчас? Я совсем растерялся. Я не знал, как поступить. Взять рюкзак или не брать? Может, извиниться? Сказать еще что-то? Я пытался что-нибудь придумать, но мозг не слушался.
– Вон! – Учитель уже почти кричал. – Сейчас же!
Я попытался подчиниться. Отодвинул стул, зацепился за одну ножку, чуть не упал, но побрел вперед, спотыкаясь на ходу. Каждый шаг давался немыслимым усилием. К психологу? Туда мне надо? Но с какой стати? Мне просто хотелось спать.
«Ох, черт! Рюкзак-то я забыл!»
Я только начал подниматься по лестнице, когда в голове внезапно стало пусто, а левая нога так и осталась стоять на мраморной ступеньке. В мозгу запищало: бип-бип-бип. Я как будто застрял в какой-то трещине во времени. Казалось, я так и буду стоять, пока не проржавею и не рассыплюсь в пыль. Вроде как на улице завыла сирена, но может, это было лишь мое воображение…
Я искренне не мог вспомнить, нужно спускаться или подниматься.
В последнее время я вообще стал забывчивым. Забывал, зачем стою посреди кухни с ложкой в руке, принимал ли свои лекарства, мылся ли в душе, чья на мне одежда – моего младшего брата или моя собственная, на что надеется Мать, даже кто я такой.
Хотя нет, помню: я записывал это в дневник. А сейчас мне надо подняться до третьего этажа и потом дальше, на крышу.
Когда я туда доберусь, то верну ее к жизни.
2
– Ни за что, – категорично ответил Ховард. – Ни в коем случае.
– Но он мне нужен, – взмолилась Иви. И это с ее-то гордостью! – Он самый лучший.
– Когда я говорил, что помогу тебе кого-нибудь найти, то не имел в виду человека вроде него, – отрезал Ховард. – Только не его.
– Кого-то, способного помочь мне увидеть мир с точки зрения серийного…
– Ты хочешь понять, как работает разум преступника. Можешь выбирать кого угодно – похитителя духов или трусиков, прокурора или профайлера. Я помогу тебе такого найти. – В голосе Ховарда сквозило отчаяние. – Но он-то тебе зачем?
– Своих профайлеров можешь оставить себе. Мне нужен практик, а не теоретик. – Глаза у Иви сверкали. – Чэн Чуньчинь идеален: он безжалостный и умный, запахи – его наваждение, и сейчас он на свободе. Ты меня понимаешь? Ховард, я…
– Он опасен. – Ховард подался вперед. – Шесть девушек, изнасилованных и убитых. Об этом ты не забыла?
Он сделал паузу, словно давая ей возможность высказаться, но потом передумал.
– Он психопат. Знаешь, что он сказал полиции? Что его кошка приказывала ему убивать. – Ховард снова сделал паузу, проверяя, усвоила ли она информацию, потом повторил еще раз: – Кошка, которую он держал, приказывала ему совершать убийства. Ты читала его медицинский отчет?.. Он тебе не по зубам.
– Я знаю про кошку, – Иви говорила мягко, стараясь его переубедить. – Читала его дело.
– Читала, правда? Да что ты! – Ховард хлопнул папкой по столу. – Ну так перечитай-ка еще раз. – С ноября девяносто пятого года Чэн Чуньчинь начал похищать девушек в возрасте от четырнадцати до восемнадцати лет. Он связывал их по рукам и ногам, брызгал духами на их шеи, запястья, груди и половые органы, а потом насиловал. Он душил их, избивал, а потом закалывал ножом. Вводил инородные предметы – трубы, бейсбольные биты, щипцы для волос и тому подобное, – им во влагалища
