черт из табакерки, так перепугал Варю, что она, вскрикнув, чуть не рухнула на пол.
— Зачем же так стращать? — буркнула Варя, пытаясь понять, как старушка сумела вообще лучину зажечь.
Она искры из рта выплюнула? Ну, точно, фокусница!
А старуха в оранжевом свете пламени будто переменилась вся. Редкие брови сдвинулись, и между ними залегла глубокая складка. Глаза блестели и с такой строгостью взирали на Варю, что она невольно попятилась:
— Что вы, бабушка? Почему так смотрите на меня?
— Давно с порчей на лице ходишь? — внезапно спросила одними губами старуха.
— Давно, бабушка! С лета.
Неужели в ней всё таки сила есть?
Сердце Вари так и ухнуло в груди. Надежда на здравый разговор волной прокатилась по телу. По спине побежали мурашки.
— Как случилась всё?
— Ведьму в лесу встретила. Змору! Она мне мазь дала для белой кожи. Я, глупая, намазалась этой гадостью и подурнела лицом. А может, ты мне поможешь? Как красу вернуть, бабушка?
— Я тебе не помощник. Змора девок красивых портит, а они после ко мне ходют. Да только бессильна я супротив её чар. Не повезло тебе, родимая.
— Но как же так, бабушка? Что же делать? Как найти эту колдушку? Я слышала, что во Взгорьевке она живёт. Она мне сама сказала, что родом из этих мест.
— Ты думаешь, человек это был? — старушка вдруг хрипло рассмеялась. — Духом змора давно лесным стала. Коли и можно её чем приманить, так это кровушкой. А так бесполезно искати.
— Что ты говоришь такое. Она человек из плоти и крови, я сама видала!
— А что ты видала — это ещё неизвестно.
— Белолиция, а глаза, как уголь, чёрные. Волосы медные…
— Да не она это была.
— А кто?
— Не разумею. Все по-разному змору видят. Разве что цвет глаз един в личинах разных. Мрак бездны в очах её тяжело за колдовством скрыть.
— Бабушка, прошу, помоги! Расскажи всё, что знаешь.
— Тебе не с меня спрос держать надо. А с этой вон баламошки своëю.
— С кого?
— С баламошки своëю блаженной, говорю.
Тут Варю осенила догадка:
— Неужто вы про Нюру мою так?
— Про неё, окаянную!
— Да она-то причём? Что Нюра знать может?
— Ох, бестолковая! Ничего не примечаешь. Я слепая и то вижу.
Варя совсем запуталась. Разговор стал казаться ей бредовым. Такие бессвязные фразы обычно цепляются друг за друга гнилой цепочкой в дурных снах. И когда разорвётся цепь, невозможно будет звенья собрать воедино. Варе нестерпимо захотелось проснуться, чтобы ощутить наконец-то облегчение от тревожного чувства, зародившегося глубоко в груди.
— Она не так проста, как ты думать привыкла. Но, впрочем, ты и сама не без греха, барышня, — последние слово старушка не сказала, а ядовито процедила сквозь зубы.
Уголки губ Вари с отвращением опустились, а подбородок она так и выдвинула вперёд.
— Чушь слушать больше не желаю. Я в избу возвращаюсь.
— Обожди. Ложь до улики жива. Это запомни, пригодиться тебе.
Варя развернулась и вышла из клети, старуха поспешила за ней.
В избе Гриша и Нюра о чём-то мило любезничали. Варя пристально уставилась на Нюру, и та, поймав её взгляд, подняла на княжну ясные глаза. Затем смущенно отвернулась. На щеках её играл румянец. Нюра гладила Изока, который довольно урчал, свернувшись калачиком на коленях. Во всём облике её было столько доброты и какой-то детской непосредственности, что Варе совестно стало за червоточину, которая отчего-то ныла в груди всё сильней. Чувство подозрения так и закопошилось внутри мерзким червем. Да что же с ней такое? Как можно этой бабке сумасшедшей верить?
Нет, нет и нет. Невероятно, чтобы Нюра была как-то замешана… Невероятно.
Старуха, заскочив в избу за Варей, слегка толкнула её в бок и кивнула в сторону стола: посмотри, мол, внимательнее. А сама в это время опрокинула веник метелкой вниз.
Неужели и эту защиту она провернула, чтобы Нюру проверить, а не меня? И ведь Нюра из избы за нами не вышла. Да просто кота она на коленях пригрела, вот и не пошла в клеть.
— А вона и ларчик мой с оберегами, — старушка вновь приветливо улыбалась беззубым ртом, а вся чертовщина сошла с неё, будто и не бывало в ней никогда ничего необычного.
Достала она из шкатулки маленькие деревянные кругляши на тонких чёрных бечëвках.
— Этот Ладинец для тебя, — повешала оберег на шею Вари. — А этот тебе будет.
К Нюре она не стала подходить близко. Положила Ладинец лицом вверх с ней рядом на стол. На светлом дереве оберега был выжжен крест с загнутыми влево лучами.
— Вот спасибо, бабушка, — ласково ответила Нюра.
Старушка кивнула девке в ответ, а потом опять многозначительно глянула на Варю. Княжна чуть глаза не закатила.
Да хватит уже!
Поняла она, что Нюра — зло во плоти. Варя убрала выбившийся локон за ухо, незаметно перевела дыхание. Возможно, и есть какая-то чуйка и знания у этой бабуси. Но и маразм наверняка имеется в наличии. Доверять ей уж точно нельзя, решила Варя.
Надо возвращаться домой, пока дорогу совсем не занесло.
Варя достала свой худой кошелёк и, подцепив из него пару монет, протянула их старухе.
— Вот, бабушка, за обереги и гостеприимство.
— Ай, негодница! Чаго деткам не дала? Они ж просили тебя, небось! А мне не надо. Подарки это вам от меня.
Варя не успела даже ничего возразить, как теплые шустрые пальцы смели монеты с её ладони.
Гришка возмущенно гаркнул бабусе:
— Всех жалеешь вечно. О себе думать надобно. Дëнги с неба на тебя, што ли, валются?
— Ой, плут!
Старушка хотела отвесить Грише подзатыльник, но он увернулся. Засунул монеты в карман и сам расцвёл, как медный начищенный пятак.
— Ну, по коням! Ехать надо! Итак, с темнотой возвращаться будем.
В санях Варя обернулась на избу знающей и долго на неё смотрела. Вскоре из маленьких окошек упали на снег полоски слабого жёлтого света, едва различимого в лёгких сумерках. Значит, старушка зажгла лучину в комнате.
Интересно всё же, отчего она наговорила мне все эти глупости?
Варя взглянула исподтишка на Нюру.
Да ведь мы выросли вместе.
Варя знает её как облупленную. Нюра, почувствовав взгляд княжны, наклонилась к ней:
— Как хорошо съездили, правда? — спохватилась и добавила: — жаль только, што про змору ничего не узнали.
— Кое-что я разведала.
— Да? — Нюра нахмурила лоб. — А што?
— Так, ничего особенного.
Варя махнула рукой, откинулась на спинку саней и закрыла глаза. Всю дорогу она молчала.
По прибытию в Березовую рощу княжна слегка оживилась. Но в тишине чужого дома, одиночество вновь словно поглотило
