не смогла выступить?
— Нет. Вовсе нет. Наверно, я уже смогла успокоиться.
— Тогда что же тебя тревожит?
— Не знаю, как это объяснить, — Маша придвинулась ближе и положила голову на материнское плечо, ощущая тепло ее объятий.
— Ну а ты попытайся. Выскажи все, что накопилось, вдруг и сама решение в своих словах найдешь. Это как-то связано с тем парнем? Ярославом?
— Мама! — Маша встрепенулась и с укором посмотрела на нее. — Ну вот с чего ты взяла?
— Хочешь сказать, ты просто так поехала в чужую страну аккурат на игры сборной по хоккею, да?
— Я ездила своих поддержать, — упрямо продолжила отрицать она.
— Только что-то тебя все больше на трибунах во время хоккейных матчей показывали.
— Да ладно? — предательский румянец теплом разлился по щекам.
— Ой, глупышка ты моя, — мама крепче прижала ее к себе, и Маша была только рада, что лицо теперь спряталось от ее пытливого взора. Мама, казалось, понимала куда лучше ее самой, что с ней творилось.
— Мам, у него моя Пулька, — протянула Маша.
— Даже так? И что же Ярослав?
— Сказал, что нам нужно увидеться и поговорить.
— А ты, конечно же, боишься.
— И ничего я не боюсь, — тут же вскинулась девушка. — Я не знаю, о чем разговаривать. Он сделал из моего появления на матче какие-то свои выводы и теперь…
— Хочет выяснить, так ли это на самом деле, — мама продолжила вслух то, о чем Маша предпочла умолчать.
— Глупости какие, — буркнула Маша. Ну не признаваться же в том, что ей и самой казалось, что так. О каких отношениях между ними можно было вообще говорить, когда он в вечных разъездах по континенту, она по всему миру. Им и пересечься-то некогда будет. Такие отношения изначально обречены на крах.
— Ну, глупости, не глупости, но, по-моему, он разумно поступает. Лучше все сразу выяснить, чтобы потом не страдать от недосказанностей. Уж поверь мне, дорогая, мы с папой этот урок уже прошли, и он нам ох как дорого обошелся.
Когда мама ушла в дом, Маша еще осталась сидеть под пледом, поджав под себя здоровую ногу, осмысливая небольшой, но такой важный разговор. Сказать по правде, она очень боялась встречи с Ярославом. Боялась своей реакции на него, так как не знала, чего ожидать от себя.
На следующий день после возвращения Маше предстоял визит к доктору, к ее радости, должны были снять «тиски». Первые шаги без повязок и гипса были хоть и трудными, но волшебными. Хотелось парить, танцевать, и только осознание, что это вредно для еще неокрепших связок и мышц, останавливало. Маша даже в шутку сравнила себя со знаменитой сказочной Русалочкой, которая радовалась первым своим шагам невзирая на острую боль.
После долгой беседы с лечащим врачом о дальнейшем восстановлении, Маша вышла в коридор и выдохнула. Да, работы предстояло много. Но уже сейчас ее тревожила периодически ноющая боль в колене. Возможно это были последствия операции — не хотелось думать, что так будет всегда и это перечеркнет все ее планы на спортивное будущее.
В большом воодушевлении она, чуть прихрамывая и иногда морщась от ноющей боли в ноге, последовала вниз, предвкушая, как вскоре начнет свои тренировки. Хотя ей было и страшно, но в то же время душа рвалась на лед. Но улыбка и хорошее настроение тут же исчезли, едва только Маша увидела одинокую фигуру, отрешенно сидевшую на скамье у окна, закрыв руками опущенную голову.
— Ярослав? — произнесла она неуверенно, все еще сомневаясь в правильности своего решения подойти. — Ты разве не должен только сегодня вернуться со сборной?
Ярослав словно очнулся и непонимающе уставился на нее. Узнавание медленно отразилось в его глазах, и лед в них приобрел теплый оттенок.
— У меня отец в реанимации здесь. Спасибо Станиславу Игоревичу, он помог его в эту больницу на операцию определить.
Маша осторожно опустилась рядом с ним и совершенно неосознанным жестом взяла за руку. Это было впервые за все время их знакомства, но теперь казалось таким естественным, таким правильным. Этот смелый задира сейчас нуждался в поддержке как никогда, и она отчетливо это осознавала.
— Что-то серьезное?
— Сердце. Ему стало плохо после трансляции матча. Перенервничал. Сердце не выдержало, старые болячки дали о себе знать.
Маша понимающе кивнула. Между ними снова воцарилось неловкое молчание.
— Почему ты здесь, возле выхода? Словно ищешь предлог сбежать.
Ну вот, получилось, будто снова хотела его уколоть. Только Ярослав совсем не разозлился, напротив, он только сжал ее ладонь крепче, словно боясь ее исчезновения.
— У нас с отцом в последние годы были плохие отношения. Точнее, их вообще не было.
— Я знаю, — прошептала Маша, подбадривая его. — Папа мне рассказывал. Но все равно сейчас ты здесь… Так отчего же не поднимешься?
— Там наверху мама. Его новая жена. Они день и ночь дежурят у палаты. А я… — Он тяжело вздохнул и устало провел рукой по волосам. — Наверно, это кажется совсем эгоистично с моей стороны: отец меня выучил, продвинул в спорте, а я — такой неблагодарный — даже знаться с ним не хотел, даже в палату к нему не поднялся ни разу. Зазнался.
— Но ведь у тебя была какая-то причина, — Маша участливо смотрела на этого нового открывшегося ей Ярослава. Совершенно потерянный, сокрушенный, это был не тот олимпийский чемпион, который несколько дней назад радовался под прицелами фото и видеокамер со всего мира, а потом пытался выбить у нее обещание встретиться. Сейчас пред ней сидел Ярослав, которого не знал, быть может, даже он сам.
Он поднял к ней озадаченный взгляд.
— Мои родители развелись, когда мне было семь. Сестре и того меньше. Он встретил другую женщину. Они и сейчас вместе, у них полноценная семья, дети…
— А ты не смог ему простить, — Маша даже не спрашивала, а просто констатировала.
— Я не мог простить ему слез матери и ее попытки поднять нас с сестрой, несмотря на то, что он платил за наши секции, обучение, одежду… Наверно, мне не хватало его самого.
— Ты был ребенком, а каждый ребенок хочет иметь и маму, и папу.
— Знаешь, я долго не мог объяснить себе, почему у одних детей есть все, а у других даже крохи нет. Почем его новые дети растут в полноценной семье, а мы должны довольствоваться редкими встречами. Почему они видят каждый день счастливые лица родителей, в то время как мы с сестрой как могли заполняли разбившийся мир матери. Ведь это же несправедливо.
— Есть дети, которые и этого не знают, — тихим, едва слышимым шепотом произнесла Маша. Слова давались ей
