ПРОЛОГ
Толстая старуха, с выбившимися из-под изношенной шляпы редкими седыми волосами и с почерневшими зубами, на удивление легко взобралась на сиденье большой повозки. Сзади лежали овощи, накрытые сырой холстиной.
— Сэйди!
Она повернулась и увидела по левую сторону пре подобного Томаса, высокого красивого мужчину, озабоченно нахмурившего брови.
— Вы будете соблюдать осторожность? Не выкинете какой-нибудь глупости? Не будете привлекать к себе внимание?
— Обещаю, — произнесла Сэйди неожиданно молодо звучащим голосом, — я долго не задержусь.
С этими словами она тронула поводья, и повозка громыхая двинулась в путь.
Дорога, ведущая из города Чандлер, штат Колорадо, к шахтам — а туда и направлялась Сэйди — была долгой, лошади то и дело спотыкались о выбоины. Однажды ей пришлось ждать на одной из веток Южной железной дороги, пока пройдет поезд. К каждому из семнадцати шахтерских поселков была проведена железнодорожная линия.
Миновав поворот к шахтам Фентона, Сэйди поравнялась с торговой повозкой, в которой тоже сидела старуха. Сэйди придержала лошадей и осмотрела местность вокруг — настолько, насколько хватало глаз.
— Что-нибудь случилось? — тихо спросила Сэйди старуху.
— Нет, но разговоры о создании профсоюза не утихают. А как у тебя? Сэйди коротко кивнула.
— На прошлой неделе случился обвал в туннеле номер шесть. Они не хотят тратить время на сооружение подпорок и продолжают копать. У тебя нет мяты?
— Брось ты все это, Сэйди, — сказала женщина, наклоняясь поближе. — Будь осторожна. «Маленькая Памела» — самая опасная. Я боюсь Рейфа Таггерта.
— Его многие боятся. А вот и еще одна повозка, — ее голос стал ниже. Она подхлестнула лошадей. — До следующей недели, Эгги.
Сэйди проехала мимо еще одной повозки, в которой сидели мужчины, и подняла руку в знак приветствия. Несколькими минутами позже она свернула на дорогу, ведущую в поселок «Маленькая Памела». Подъем в каньон был непомерно крутым, и охранников не было видно до того самого момента, когда она подъехала к ним вплотную. Как она ни старалась оставаться спокойной, сердце ее учащенно забилось.
— Доброе утро, Сэйди. Репа у тебя есть?
— Да, и преотменная, — она широко улыбнулась, отчего ее лицо еще больше сморщилось и стали видны испорченные зубы.
— Оставь мне мешок, — сказал охранник, отпирая ворота.
Об оплате не было и речи. То, что он отпер ворота и впустил чужого человека в закрытый поселок, уже и так многого стоило.
Охрана была поставлена здесь для того, чтобы в поселок не могли проникнуть организаторы различных революционных объединений. Если у охранников закрадывалось хотя бы малейшее подозрение, что кто-то пытается подстрекать шахтеров к забастовкам, они сначала стреляли, а потом уже задавали вопросы. Власть, которой обладали охранники, давала им возможность оправдаться, даже если они убивали человека. Все, что от них требовалось, это обвинить его в подстрекательстве, и их оправдывал как местный суд, так и государственный. У владельцев шахт было право охранять свою собственность.
Сэйди приходилось маневрировать большой повозкой, запряженной четверкой лошадей, продвигаясь по узким, засыпанным углем улицам. По обе стороны от нее стояли срубы в виде коробок, которые владельцы шахт называли домами: с четырьмя-пятью крошечными комнатенками, с уборной и навесом для угля во дворе. Воду носили ведрами из общего колодца, вода в котором была черной из-за угля.
Сэйди проехала магазин и холодно поприветствовала его владельца. Не было ничего противоестественного в том, что они недолюбливали друг друга. Шахтерам незаконно платили бумажными деньгами, действительными лишь на территории поселка, с той целью, чтобы их семьи могли покупать необходимые товары только в магазине, принадлежащем компании. Поговаривали, что владельцы шахт выручали больше денег на магазине, чем на добываемом угле.
Справа от нее, между железнодорожной колеей и крутым склоном горы, тянулся — Солнечный Ряд — неровная линия сдвоенных домов, выкрашенных в ядовито-желтый цвет. Дворов не было вообще, и лишь пять метров отделяли дома от уборных. Сэйди уже успела не раз ощутить смесь паровозного дыма с другими запахами. И это было местом, где жили шахтеры.
Сэйди привязала лошадей рядом с одним из самых больших домов в поселке.
— Сэйди! Я думала, ты уже не приедешь, — сказала молодая хорошенькая женщина, выходя из дома и вытирая руки о тонкое полотенце.
— Ты же меня знаешь, — ответила Сэйди хриплым голосом, с трудом вылезая из повозки. — Я проспала сегодня утром, а моя горничная забыла меня разбудить. Как поживаешь. Джин?
Джин Таггерт широко улыбнулась старухе. Сэйди была одной из немногих людей, которых пускали в поселок, и каждый раз, когда Сэйди приезжала. Джин боялась, как бы полиция на шахтах не обыскала ее повозку.
— Что ты привезла? — шепотом спросила Джин.
— Лекарство от кашля, мазь, немного морфия для миссис Карсон, двенадцать пар обуви. Мало что можно спрятать в кочане капусты. Да, и еще кружевные занавески для невесты Эзры.
— Кружевные занавески! — удивилась Джин, но вдруг рассмеялась. — Возможно, ты и права. Кружево подойдет ей лучше всего. Ладно, давай начинать.
Джин и Сэйди понадобилось три часа, чтобы раздать овощи. Платили им бумажными деньгами, действительными только на Территории поселка, которые Джин потом втайне отдавала обратно. Ни владельцы шахт, ни полиция поселка, ни даже большинство самих шахтеров и понятия не имели о том, что овощи и спрятанные продукты Сэйди раздавала бесплатно. Шахтеры были гордыми людьми и никогда бы не приняли милостыни, но женщины готовы были сделать все, что могли для своих детей и изнуренных работой мужей.
Было уже достаточно поздно, когда Сэйди и Джин вернулись с пустой повозкой к дому Джин.
— Как Рейф? — спросила Сэйди.
— Слишком много работает, так же, как отец. А дядя Рейф к тому же сам нарывается на неприятности. Тебе пора. Мы не должны рисковать, — сказала она, беря Сэйди за руку. — Такая молодая рука.
— Рисковать?.. — начала Сэйди в замешательстве. Она резко отдернула руку, на что Джин рассмеялась.
— До следующей недели. И не волнуйся из-за меня, Сэйди. Я уже давно обо всем знаю.
От смущения Сэйди не могла вымолвить ни слова. Она молча взобралась в повозку и дернула поводья.
Часом позже она остановила повозку на заднем дворе старого дома пастора в Чандлере. В вечерних сумерках она вбежала в дом через незапертую дверь и, миновав небольшой холл, оказалась в ванной комнате, где на крючке висела чистая одежда.
Она торопливо стянула с головы парик, смыла театральный грим с лица, соскребла черную резину с зубов. В следующую секунду она сбросила с себя жаркую, подбитую ватой одежду, в которой выглядела такой толстой, натянула панталоны и нижние юбки из превосходного батиста, белый льняной корсет, который она зашнуровывала спереди, а затем сшитую на заказ юбку из голубого сержа[1], отделанную черным бисером. На светло-зеленую шелковую блузку она накинула жакет из голубого сержа, отделанный зеленым блестящим бархатом.
