в недрах вашего почтенного заведения. Но полиция рассматривает все версии, и одна из наиболее очевидных связана как раз с гимназией. Точнее, — внес поправку Казик, — с профессиональной деятельностью Галины Антоновны. Странно, конечно, убивать учителя именно за то, что он учитель, но, если опять же вспомнить историю, самым громким убийством как раз было убийство учителя.
— Вы имеете в виду Иисуса Христа? — в очередной раз проявил догадливость Борзенков.
— Истинно так.
— Н-да… сравнение… Смелое, весьма смелое… Хотя Галина Антоновна не расценила бы это как комплимент. Она была абсолютной материалисткой. Я бы даже сказал, воинствующей.
— Она вообще, насколько я могу судить, была весьма воинствующей дамой.
— Характер Галины Антоновны ни для кого не был секретом. Знаете, есть люди, которые способны поворачиваться разными сторонами и с этих разных сторон смотреться совершенно разными людьми. А вокруг Галины Антоновны сколько ни ходи, все будет одно и то же. В определенном смысле это даже удобно. Всегда знаешь, как она себя поведет и что от нее ждать.
— Она всегда была такой?
— По крайней мере последние тридцать лет. Она ведь пришла сюда сразу после педагогического института. Между прочим, закончила его с отличием. Но в то время с ней было в некотором смысле проще. В то время, я имею в виду советское время, существовали четкие правила, инструкции, требования. И Галина Антоновна им неукоснительно следовала. Она вообще всегда любила четкость и определенность.
— А разве в правилах, инструкциях и требованиях было записано, что детям за любые прегрешения полагаются двойки?
— О Аркадий Михайлович! Вы забыли свое детство. В вашем детстве по одному предмету был один учебник, по нему учили детей всей страны. И спрашивали знания только в рамках этого одного учебника. А теперь, если я захочу разложить на своем столе, к примеру, учебники по истории, места не хватит. И понаписано там столько… причем порой сущей галиматьи. Опять же были четкие учебные планы, методические пособия и прочее. Учителю вменялись в обязанность дополнительные занятия с отстающими детьми. А теперь… Да, конечно, есть и планы, и пособия, но в таком, я бы сказал, размытом виде… А дополнительные занятия с отстающими… Прежде двоечник был настоящей проблемой учителя, и учитель был обязан решать эту проблему. А теперь это проблема родителей, которые пытаются решить ее самым простым способом — репетиторством за определенную плату. Вы скажете, что педагогу запрещено «подтягивать» своего ученика за деньги? Совершенно правильно. Но он этого обычно и не делает. Он поступаем по-другому: передает своего ученика коллеге, который ведет занятия в другом классе, а тот взамен направляет своего ученика. Вот такой простой круговорот в школьной системе. И все об этом знают и смотрят сквозь пальцы, потому что, несмотря ни на какие изменения системы финансирования школ, зарплата учителя по-прежнему весьма незначительная. Конечно, иногда дело доходит до сущего безобразия, и тогда… — Борзенков вдруг помрачнел, насупился, умолк.
— Вы имеете в виду что-то конкретное? — осторожно поинтересовался Казик.
— Имею, — твердо заявил Сергей Игнатьевич. — И не стану от вас скрывать, потому что как завуч я еще в конце прошлого учебного года предупредил своих коллег: если и дальше все будет продолжаться в том же духе… В нашей гимназии, знаете ли, любят позиционироваться с вузовской системой, поэтому у нас не только вместо обычных уроков «пары», но также есть кафедры. Одна из самых крупных и, без сомнения, самых влиятельных — кафедра английского языка. Это, вы понимаете, традиция. Наша гимназия несколько десятилетий официально именовалась школой с углубленным изучением английского языка, то есть спецшколой со всеми вытекающими последствиями.
— Да, я слышал, наиболее престижная школа еще годов с шестидесятых.
— Это во многом благодаря тогдашнему директору Кузьмину. Он руководил школой почти тридцать лет, удивительный был педагог и руководитель. Я убежден: все самое лучшее, что сохранилось сегодня у нас, заложил как раз Кузьмин. Это касается в том числе и преподавания английского языка. С этим в советском школьном образовании было как раз плохо. Программы скучные, методики слабые — казалось, все делалось для того, чтобы у детей отбить всякий интерес. А Кузьмин аж в министерстве отстоял специальные, как принято сейчас говорить, продвинутые программы, преподавателей подбирал штучных. Взять, к примеру, доктора наук Лаврова, Василия Петровича. Это сейчас он доктор наук, известный социолог, а начинал у нас преподавателем английского языка. Удивительный педагог, талант! Ребята язык у него знали исключительно! Слава о нем по всему городу шла, а было ему лет — всего ничего. Когда он от нас ушел в науку, ему еще тридцати не исполнилось.
— А теперь, значит, педагоги так себе? — предположил Казик.
— Поймите, изменились времена, — уклонился от прямого ответа Борзенков. — Раньше у специалиста иностранного языка не так уж много было мест для работы. А теперь… Опять же хорошо знать язык и уметь его столь же хорошо преподавать — это не совсем одно и то же. А при наших зарплатах… Извините, я снова о деньгах… — смутился Сергей Игнатьевич, но Казик улыбнулся ободряюще, и Борзенков продолжил: — Да, у нас осталось два педагога еще со времен Кузьмина, но все остальные — новые. Кто лучше, кто хуже, но почти у каждого есть личная причина работать в гимназии, причем причина, подчас далекая от желания заниматься чужими детьми. К примеру, у пятерых учительниц учатся в нашей гимназии собственные дети. Да, вот по этому поводу у меня и кончилось терпение. Хотя, по-хорошему, оно должно было кончиться раньше, но, видать, старый стал, устал, притерпелся…
Сергей Игнатьевич вдруг поднялся со стула (самого обычного стула, отнюдь не офисного кресла) обошел стол, замер напротив Казика — высокий, прямой, где-то даже величественный. Аркадий Михайлович тоже сделал попытку встать, но Борзенков жестом удержал, сказал строго и даже сурово:
— Я давно знаю, что на нашей кафедре английского языка делят детей.
— Делят?! — поразился Казик. — В каком смысле?
— В смысле выгоды и перспективности.
— А-а-а…
— Есть способные, лингвистически ориентированные ребята, которые могут показать хорошие результаты на конкурсах, олимпиадах и так далее. К ним одно отношение.
— Вполне естественное, — осторожно заметил Аркадий Михайлович.
— Я о них не говорю. Есть дети очень нужных родителей. Прежде всего высоких начальников и тех, кто платит большие деньги или оказывает важные услуги. Такие деньги и услуги называются добровольными взносами, добровольной помощью, но вы понимаете, что стоит за этой добровольностью.
— Разумеется.
— Есть дети, которые приписаны к нам по месту жительства, за ними никто серьезный не стоит, но они не доставляют особых забот и на них просто не обращают внимания. А есть еще одна категория детей. У
