А Борзенков сказал, что как временно исполняющий обязанности директора гимназии заявление не подпишет. И тому, кто станет новым директором, даст настоятельный совет, чтобы тоже не подписывал. Капитоша уверяет, что дверь в кабинет была неплотно прикрыта, и она слышала. А потом Борзенков дверь закрыл, и Капитоша уже не слышала, о чем они беседовали. И вдруг Сергей Игнатьевич стал кричать на Андрея Васильевича, дескать, тот неправильно понимает, что такое порядочность, и никто в школе не посмотрит на Качарина косо. Ну и еще что-то в этом же духе. В результате Андрей Васильевич ушел в свою мастерскую, а Сергей Игнатьевич пил сердечные таблетки. Я думаю, Андрей Васильевич не уволится.
— Глупость какая-то, — сказал Володя. — Ну да, он помог вычислить Рогову. Так ведь она не указку украла, она человека убила. К тому же Казик сказал, что на обручальном кольце Пироговой нашли отпечаток пальца, и это отпечаток Киры Анатольевны. Так что показания Андрея Васильевича — это еще не все. Да и сама Кира Анатольевна призналась. Почему кто-то должен смотреть косо на Андрея Васильевича?
— Я не знаю… — пожала плечами Лиза.
Поначалу вся школа тоже не знала, как реагировать. Состояние растерянности и даже паники сменилось полным разбродом в педагогических рядах. Капитоша билась в истерике. Сплоченная команда преподавателей английского языка принялась составлять петицию, смысл которой заключался в том, что любые подозрения в отношении Киры Анатольевны Роговой есть гнусная попытка опорочить доброе имя Двадцатой гимназии. Учителя из состава приближенных к директору кинулись за подмогой к влиятельным родителям. Все прочие либо осуждающе качали головами, либо скорбно разводили руками. И лишь в одном школьный коллектив придерживался общей позиции: кого угодно можно было заподозрить в преступлении, но только не Рогову.
На беседу с педагогами пришли начальники из мэрии и полиции, которые весьма доходчиво, хотя и без особых деталей, разъяснили суть вопроса, а также заверили, что никакой руководитель не может разрушить репутацию гимназии, и посему долг преподавателей продолжить свою работу по обучению и воспитанию вверенных им детей. После чего все довольно быстро успокоились, если не считать всеобщей заинтересованности: кого назначат новым директором? И любопытствующих взглядов, обращенных к Качарину: кто бы мог подумать, что учитель труда станет чуть ли не главной фигурой в раскрытии преступления?
— Но вообще-то, мне кажется, Андрей Васильевич так переживает, потому что у него были очень непростые отношения с Кирой Анатольевной, — предположила Лиза. — Они недолюбливали друг друга, об этом все догадывались.
— Да брось! — отмахнулся Володя. — Они вовсе не обязаны были друг друга любить. С какой стати? Они всего лишь вместе работали. — Он вдруг взял Лизу за плечи, развернул к себе. — А ты меня любишь?
— Мы тоже вместе работаем, — отвела взгляд Лиза.
— Ну и что? Это не мешает мне любить тебя.
Лиза высвободилась из Володиных рук и принялась мыть чашки — бабушкины, из хорошего фарфора чашки, от которых еще пахло хорошим кофе. Она чувствовала, как Володя неотрывно смотрит ей в спину и как этой спине становится удивительно тепло. Прежде ей всегда казалось, что у нее крепкая, холодная спина, способная выдержать любые ветры и даже удары. Она никогда не хотела, чтобы кто-то стоял за ее спиной, а теперь вдруг оказалось, что это очень здорово и очень надежно.
— Володя, — Лиза обернулась. — А давай поженимся!
— Лиза… — Он запнулся. — Я всего лишь учитель физкультуры. У меня нет своей квартиры, хорошей машины и зарплата у меня не бог весть какая. Я никогда не стану директором школы, потому что я не умею руководить. Мне интересно делать то, что я делаю. Мне нравится работать с детьми и совсем не нравится работать с большими начальниками. Я не могу тебе, умной, серьезной, самостоятельной девушке, дать каких-то особых перспектив. Ты это понимаешь?
— Володя, — твердо сказала умная, серьезная, самостоятельная девушка Лиза, — я учительница русского языка и литературы. У меня не бог весть какая зарплата. Машины у меня нет даже самой плохонькой. Мне нравится работать с детьми, а захочется ли мне стать директором школы, я не знаю. Но у меня есть однокомнатная квартира бабушки, и я точно знаю, что жить в ней я хотела бы только с тобой. Ты это понимаешь?
Гриневич подошел к ней, обнял, уткнулся губами в ее волосы, прошептал куда-то в макушку:
— Я люблю тебя.
Она потерлась лицом о его грудь.
— Только не вздумай когда-нибудь сказать, что я тебя на себе женила.
— Обязательно скажу, — пообещал он. — Я буду говорить это постоянно, чтобы все знали, какая ты умная, серьезная и самостоятельная.
