Тори понимала, как он встревожен и уязвлен. Ей хотелось подбежать к нему, броситься на шею, сказать, как сильно она его любит. Она хотела успокоить, прогнать обиду, затаившуюся в этих удивительных зеленых глазах.
Но она не могла забыть тех страданий, которые принесло ей предательство Джордана. Ей вспомнилось собственное отчаяние и недоумение, его подлость и издевательские выпады по поводу ее затянувшегося девичества. Боль утраченной любви, которая в действительности не была любовью с его стороны.
Но Девон был совсем другим человеком. Тори знала, что он неспособен на подлость или жестокость. И все же она не собиралась связывать себя обязательствами, вытекающими из трех коротких слов, произнесенных им, и ее признания в собственных чувствах. Но в любом случае она должна была, прежде всего, решить для себя одну проблему и сделать выбор. Причем знала, что любое решение могло причинить ей боль: либо сейчас написать портрет Девона, что поможет ей определить, является ли ее чувство к нему настоящим, либо позволить любви к нему еще глубже укорениться в ее сердце, прежде чем она напишет его портрет.
И в том, и в другом случае она рисковала вновь пережить страдания потерянной любви. А эта любовь была для нее еще более важной, чем некогда любовь к Джордану.
— Ты ведь знаешь, чем была для меня последняя ночь, — наконец произнесла Тори.
— Мне казалось, что знаю. Но, похоже, я ошибся.
Тори была готова забыть обо всем и броситься к нему — так ее поразила прозвучавшая в его голосе боль. Однако она даже не пошевелилась, а ноги словно приросли к полу.
— Нет, ты не ошибся, — сказала она прерывающимся от волнения голосом.
— Тогда почему ты не хочешь, чтобы мы поженились? — спросил он и возмущенно добавил: — Я же сказал, что никогда не причиню тебе страдания. Тори, я говорю очень серьезно.
— Я это знаю. И верю тебе. Но, Девон, прошу тебя, почему нельзя просто дать событиям развиваться своим путем?
— А кому это нужно? — требовательно спросил Девон.
— Просто мне нужно… время.
— Я думал, что мы уже миновали эту стадию.
Тори не знала, что на это ответить. Во всяком случае, ответить так, чтобы он понял. И с отчаяния попыталась обратить все в шутку:
— Разве я виновата, что мне удалось найти единственного мужчину в округе, готового добровольно сковать себя узами брака?
Он и не подумал улыбнуться и серьезно продолжил ее фразу:
— Да, и еще кольцами и обещаниями верности. Пойми, Тори, я не стремился к любовному приключению.
— Но ты не стремился и к браку.
— Конечно, у меня не было этого в мыслях, когда я постучал в дверь твоего дома в то первое утро. Возможно, я не думал об этом и когда делал тебе те «тренировочные» предложения. Но в глубине души у меня сразу возникла такая мысль. Я уверен, что всегда это имел в виду — жениться на тебе.
Тори решила перейти к иным, житейским аргументам.
— Ты совсем меня не знаешь.
— Но я не устаю тебя изучать, Тори, и узнаю тебя как следует, если ты дашь мне такую возможность.
— Вот видишь! И я говорю, что нам нужно время.
Он не отводил глаз от нее, и по их выражению она видела, как он расстроен.
— Хорошо, — проговорил он, — пусть это послужит мне уроком. У меня вышло, как у того пастушонка, который много раз кричал: «Волк!». А в решающий момент ему не поверили.
Тори вдруг решилась и шагнула ему навстречу:
— Девон, ты стал частью моей жизни. — Она попыталась справиться с волнением и говорить спокойно, но чувствовала, что ей это не удается. — Если ты меня оставишь, мне ужасно будет недоставать тебя. Но сейчас я и вправду не могу разобраться в своих чувствах и, кажется, неспособна даже ясно обо всем подумать. Я знаю только, что не имею права совершить еще одну ошибку, потому что последняя обошлась мне слишком дорого. Я должна быть уверена во всем. Можешь ты это понять?
Внезапно лицо Девона потеряло свою напряженность, и он кинулся к ней, притянул к себе. Это был не тот посторонний человек, который когда-то напугал ее своим неожиданным появлением. Это было близкое, родное ей существо.
— Прости меня, дорогая моя. — Его голос прозвучал глухо. — Конечно, я не прав, что тороплю тебя. И при этом говорю, что не обижу тебя! Не плачь, моя цыганка, я не могу видеть твоих слез.
Тори только сейчас заметила, что плачет. Она обвила Девона руками и тесно прижалась к нему, зарывшись лицом в пышную растительность на его груди.
— Сильные женщины не плачут, — сквозь слезы пробормотала она.
— Я тоже так считаю. — В голосе Девона прозвучали ворчливые нотки. — Но, похоже, сегодня у нас не будет победителей.
— Но у нас все еще впереди.
— Надеюсь, худшее уже позади. — Он достал из кармана носовой платок и бережно вытер ей слезы.
— Я не согласна, — возразила она, вспомнив вдруг события этой ночи. — Кое-что у нас получилось.
Глаза Девона потемнели — он подумал о том же, что и она.
— Ты права, конечно же получилось, — сказал он, с неожиданной страстью принимаясь осыпать ее поцелуями.
У Тори перехватило дыхание. Она обнимала его голову, запустив пальцы в густые меднорыжие волосы, а ее рот расцветал под его поцелуями. Она ощущала, как горевшее в ней дьявольское пламя снова разжигает факел желания.
— Ты, твои древние глаза, — только и смогла она проговорить, вновь обретая дыхание.
— Какие глаза? — спросил он, глядя на нее смеющимся зовущим взглядом.
— Они у тебя древние. Цыганские.
— Ты что-то путаешь, это у тебя настоящие цыганские глаза, — прошептал он, целуя их.
Рассеянно играя с сережкой в его ухе, Тори улыбнулась:
— Нет, ты и вправду похож на древнего цыгана. У тебя древние глаза, золотая серьга и чары самого Люцифера.
Услышав про серьгу, Девон сказал, улыбнувшись:
— О черт, я совсем забыл о ней. Хочешь, вынь ее.
— Нет, не хочу. Она мне очень нравится.
— Тори…
— Кроме того, — Тори пробежала тонкими пальцами по дужке сережки, — у тебя, кажется, вообще нет возможности от нее избавиться, ее нельзя вынуть.
— Как это нельзя?
— Ты ничего не заметил, когда тебе ее вдевали?
— Единственное, что я почувствовал, это то, что мне было больно, — уверенно сказал он. — А почему ее нельзя вынуть?
— Потому что она запаяна, и та боль, о которой ты говоришь, объясняется тем, что ее паяли с помощью огня.
— Вот черти!
— Так что тебе просто надо снова забыть о существовании этой серьги, — предложила Тори.
Он вздохнул.
