— Оставь-ка лучше себе это приспособление, — кинулась Тори на защиту своего любимца. Она нежно взяла котенка на руки, почесала его за ушами, поставила на пол и посмотрела ему вслед, когда Виски во всю прыть понесся на кухню.
— Я не кот, — заявил Девон, не найдя ничего лучшего для ответа.
Тори хотела было возразить ему, сказав, что в его походке явно есть что-то кошачье, но вовремя прикусила язык, сердито приказав себе ко всему относиться проще. Она хотела пойти на кухню, но Девон преградил ей путь и крепко обнял ее.
Отвечая на его объятие, Тори, улыбнувшись, все же спросила:
— Чего вдруг?
Словно сам удивленный своим порывом, Девон покачал головой:
— Утром ты выглядела такой несчастной.
— Но сейчас далеко не утро, — возразила Тори.
— А вид у тебя все такой же растерянный.
— Я всегда так встречаю новый день.
— Как это?
— Я оттягиваю встречу с новым днем как можно дольше. Какое-то время чувствую себя не в своей тарелке и передвигаюсь машинально, не соображая, словно зомби. Потом напиваюсь кофе, и это возвращает меня к реальности.
Он насмешливо поднял бровь:
— Что-то я не припомню, чтобы ты сегодня утром действовала машинально.
— Потому что я была с тобой.
— А когда я ушел, ты снова превратилась в сомнамбулу?
— Да, так и было.
— Тебе необходимо, чтобы кто-нибудь тебя опекал.
— Вовсе нет. — Тори выскользнула из его объятий и села на кушетку. — Что мне действительно необходимо — так это задать тебе несколько вопросов.
— И что же это за вопросы? — вежливо осведомился он, присаживаясь рядом.
Тори решила не скрывать своего любопытства и кое-что разузнать.
— Хорошо. Я скажу тебе, что меня интересует. Я знаю, чем занимается археолог, но совершенно не могу себе представить, как можно, будучи археологом, зарабатывать себе на жизнь. Ты преподаешь? Тебе платят какую-нибудь стипендию? Может, ты работаешь для какого-нибудь музея?
— Я занимаюсь и тем, и другим. В настоящее время — консультант одного из музеев Вашингтона. А следующей зимой я, как обычно, буду преподавать в одном из университетов.
— Тоже в Вашингтоне?
— Нет, он расположен совсем неподалеку отсюда.
Тори подумала о том, как тяжело будет сознавать, что он совсем неподалеку от нее, когда они расстанутся, а вслух спросила:
— Значит, с пустыней покончено?
— Лишь на какое-то время. Я всегда провожу несколько месяцев в году на раскопках. — Улыбнувшись, он с невинным видом добавил: — Кстати, на раскопках бывает много интересного для художника.
— Я в этом не сомневаюсь.
— Нет, ты подумай об этом серьезно. Какие там красивые закаты! Ветер, завывающий среди руин, оставшихся от древней цивилизации. А какие интересные предметы мы находим!
— Да, все это, конечно, впечатляет, — быстро проговорила Тори. — Но я задала тебе еще не все вопросы. Расскажи поподробнее о своей работе.
Девон стал говорить о раскопках, в которых ему довелось участвовать, дополняя описание работы характеристиками людей, встреченных им, восхищаясь красотой тамошних мест. Он рассказал ей о своих впечатлениях, в частности от Сахары, с ее «прекрасной, незабываемой, умирающей природой», тут же вспоминая и о более забавных вещах:
— Ты обязательно должна поездить на верблюде, это незабываемо. Я никогда в жизни не чувствовал себя таким ничтожным, как под взглядом этого животного, которое как-то раз уставилось на меня. Не сравнить ни с каким гипнозом!
Он говорил ей о песчаных бурях и внезапных половодьях, когда днем вода закипает, а ночью замерзает. О трудной работе археологов, пласт за пластом вгрызающихся в глубь веков, о рабочих, тщательно просеивающих почву в поисках находок.
Тори слушала его с интересом, своими вопросами и вниманием к ответам побуждая его рассказывать еще и еще. Потом они перешли в кухню, потому что наступила пора готовить обед, и постепенно тема их беседы стала более широкой, касаясь проблем, близких и тому, и другому. Когда Тори училась в Париже, она часто путешествовала вместе со своим отцом, ей довелось посетить многие страны мира, и теперь она увлеченно делилась с Девоном своими впечатлениями.
Оба чувствовали себя непринужденно и раскованно, поэтому, когда Девон внезапно изменил ход беседы, это застало ее врасплох. Она стояла спиной к нему и проворно резала овощи, а он в жарил стейки, когда Тори услышала знакомое:
— Тори, выходи за меня замуж.
Она как раз повернулась к нему, собираясь что-то сказать, и остановилась, пораженная не столько словами, сколько тем, как они были сказаны — словно через силу, с хрипом вырвавшись из его горла. Тори быстро взглянула на него — и улыбка тотчас сошла с ее лица, когда она увидела странное, почти угрожающее выражение глаз своего любимого, и сердце ее учащенно забилось.
— Похоже, ты это всерьез, — прошептала она. Девон резко кивнул головой:
— Да, я абсолютно серьезен. Странно, но когда я, наконец, сделал тебе настоящее предложение, я еле смог выговорить эти слова — тренировка мне ничуть не пригодилась.
8
Тори оставила без ответа слова Девона, потому что была взволнована — тем более что она прекрасно видела, как он сам потрясен собственным предложением. Она не могла справиться с охватившими ее чувствами. Но одно ей было очевидно: необходимо объяснить ему, почему она испугалась его слов.
— Я хочу кое-что тебе показать, — выговорила она наконец.
Девон посмотрел на нее долгим, испытующим взглядом, словно стараясь убедиться, что она сказала это не для того, чтобы поменять тему. Потом утвердительно кивнул головой:
— Хорошо.
Тори выключила печь и направилась в мастерскую. Девон последовал за ней. Он не был здесь с первого дня их знакомства. Оставив не распакованными несколько незаконченных картин, Тори расставила по местам свои принадлежности и инструменты. Когда они вошли, Тори молча показала ему на угол комнаты, где падающие через незанавешенное окно лучи солнца играли на холстах, поставленных вдоль стены.
Девон нерешительно подошел к картинам.
— Это твой ответ? — спросил он, прямо глядя ей в глаза.
— Да, в каком-то роде. — Тори глубоко вздохнула. — Я не могу думать о замужестве, Девон. Во всяком случае, сейчас.
— Вообще о замужестве? Или о том, чтобы выйти за меня?
— И о том, и о другом.
Девон прислонился к стене, засунув руки в карманы своих слаксов и не отводя от нее взгляда. На картины он не смотрел.
— А как же последняя ночь? — коротко бросил он.
