— Зачем?
— Слишком уж я засиделась на этом Мьюриси. Хочется найти что-нибудь поспокойнее.
— И это что, единственная причина?
— Есть и другие. У меня не лучшие отношения с управляющим конторы. Да и работа здесь не совсем то, что я ожидала.
— Это в каком отношении?
— В разных. Как-нибудь потом расскажу.
После ужина мы гуляли в обнимку по деревне, но не слишком долго, потому что холодало.
Мое внимание привлекла освещенная витрина сувенирного магазинчика, там были выставлены окаменелые объекты, сплошь заурядные и особенно дикие в своей заурядности.
— Так расскажи мне, почему ты хочешь оставить работу, — сказал я, отходя от витрины.
— Мне казалось, что я уже говорила.
— Ты только сказала, что ожидала чего-то другого.
Никакого ответа. Мы пересекли давешнюю лужайку, вышли на мост и стали слушать, как шелестят эвкалипты. В конце концов Сери сказала:
— Я не могу разобраться со своим отношением к этим выигрышам. С одной стороны это, а с другой стороны то. По работе я должна помогать людям, ободрять их, чтобы смело шли в клинику на процедуры.
— А что, многих приходится ободрять? — спросил я, вспомнив, конечно же, свои собственные сомнения.
— Нет. Только немногих, вдолбивших себе в голову, что это опасно. Им просто нужно услышать от кого-нибудь, что никакой опасности тут нет. Во всей моей деятельности считается само собой разумеющимся, что Лотерея есть нечто хорошее. Первое время я тоже так считала, а вот теперь сомневаюсь, и чем дальше, тем сильнее.
— Почему?
— Ну, для начала отметим, что таких молодых, как ты, победителей я еще не видела. Всем прочим было не меньше сорока — пятидесяти лет, а встречались и совсем дряхлые старики. Из этого нетрудно заключить, что люди, покупающие билеты, имеют, как правило, примерно такой же возраст. А если подумать еще немного, приходишь к выводу, что Лотерея эксплуатирует их страх перед смертью.
— Вполне естественно, — кивнул я. — Да и сама атаназия — разве не этот же страх двигал теми, кто ее разработал?
— Да, но лотерейная система слишком уж… как бы это сказать… безразборная. Когда-то я твердо считала, что в первую очередь нужно спасать смертельно больных. Затем, поступив на эту работу, я ознакомилась с нашей перепиской. Каждый день контора получает сотни писем от людей, лежащих в больницах, и в каждом письме — мольба о помощи. Нашей клинике не под силу принять и малую часть этих страдальцев.
— И что же вы им отвечаете?
— Боюсь, что ответ тебя немного шокирует.
— Говори, говори.
— Мы посылаем им стандартный ответ на бланке и бесплатный билет на следующий розыгрыш. И билет мы посылаем только тем, кто неизлечимо болен.
— Да, — усмехнулся я, — большое им, наверное, утешение.
— Мне это нравится ничуть не больше, чем тебе, да и всем, кто у нас работает, тоже. Но со временем я стала понимать, почему иначе невозможно. Предположим, мы уступим просьбам тех, кто болен раком. Сразу возникает вопрос: неужели человек достоин атаназии просто потому, что он болен? Воры и маньяки болеют раком ничуть не реже всех остальных.
— Но это было бы гуманно, — сказал я, воздержавшись от замечания, что воры и маньяки тоже могут выигрывать в Лотерею.
— В любом случае это попросту невозможно. У нас в конторе есть брошюра, могу дать тебе почитать. Там подробно изложены все доводы против лечения больных. В мире есть тысячи, миллионы людей, больных раком. Клинике никак не справиться с таким количеством пациентов, слишком уж дорого стоит процедура атаназии и слишком уж она продолжительна. Поэтому руководители клиники не смогут принимать всех подряд, без разбору. Им придется тщательно изучать претендентов, отбирать наиболее достойных, урезать их число до нескольких сотен в год. Ну и кто же будет судьями? Кто получит право решать, что вот этот вот человек достоин жизни, а этот пусть помирает? Вполне возможно, что какое-то время это будет работать, но затем случится так, что будет отказано кому-нибудь, обладающему большой властью или большими связями в прессе. Во избежание неприятных последствий этот отказ будет пересмотрен, и с этого момента безукоризненная прежде система превратится в коррумпированную.
Сери взяла меня за локоть, рука у нее была холодная, как ледышка. Я тоже успел уже промерзнуть, и мы пошли назад, к дому. В безлунной ночи еле угадывались огромные силуэты гор; тишина стояла такая, что звенело в ушах.
— Вот ты меня и убедила, — сказал я. — Я не поеду в клинику, потому что не хочу иметь со всей этой историей ничего общего.
— А вот я считаю, что тебе обязательно нужно ехать.
— После того, что я от тебя здесь услышал?
— Я же предупреждала тебя, что не могу разобраться со своим ко всему этому отношением. — Я чувствовал, как дрожит от холода ее рука. — Вот придем, согреемся, и я все тебе объясню.
Я как-то никогда не задумывался, что даже и на юге ночью в горах бывает очень холодно; после этого нежданного холода комнатка под крышей порадовала меня столь же нежданным теплом. Казалось, что в ней только что протопили; я потрогал один из потолочных брусьев и почувствовал в нем не до конца еще растраченный жар полдня. Мы сели на край кровати бок о бок, вполне пристойно и целомудренно.
— Ты должен пройти курс атаназии, потому что Лотерея проводится честно, и кроме нее нет другой защиты от коррупции. — Сери завладела моей ладонью и стала водить по ней кончиками пальцев. — До того как я поступила на эту работу, мне доводилось слышать разные сплетни. Ты тоже такое, наверное, слышал — про людей, купивших себе бессмертие. Принимая на работу, тебе первым делом сообщают, что все это вранье. Тебе демонстрируют то, что руководители Лотереи называют неопровержимыми доказательствами, — количество препаратов, синтезируемое за год, и максимальную пропускную способность оборудования. Все это точно стыкуется с количеством победителей за то же самое время. Они доказывают это с таким жаром, что поневоле возникает подозрение: а все ли здесь чисто?
— А ты думаешь, что не все?
— Наверняка. Ты слышал про Манкинову?
Йосеп Манкинова был когда-то премьер-министром Багонны, северной страны, принявшей статус неприсоединившейся. По причине своих стратегических преимуществ — запасов нефти и географического положения, позволявшего контролировать критически важные морские пути, — Багонна обладала политическим и экономическим влиянием, несопоставимым с ее более чем скромными размерами. Манкинова, политик крайне правого толка, управлял Багонной еще с довоенных времен, однако двадцать пять лет тому назад его вынудили подать в отставку на основании появившихся свидетельств, что он тайно купил себе курс атаназии. Неопровержимых доказательств так никто и никогда и не представил, Лотерея Коллаго все яростно отрицала, а двое журналистов, расследовавших ее деятельность, скончались при крайне загадочных обстоятельствах. Жизнь шла своим чередом, скандал понемногу затих, и о Манкинове все забыли. Однако совсем недавно, несколько месяцев тому назад, эта история получила неожиданное продолжение. В газетах появился ряд фотографий, на которых, если верить репортерам, был изображен Манкинова. Если дело обстояло действительно так, он ничуть не постарел за эти двадцать пять лет. Хотя Манкинове было уже восемьдесят с чем-то, выглядел он лет на пятьдесят.
