— Питер, ты меня любишь?
Сери страдала из-за нежности, исторгнутой мною из нее. Я знал ее как продолжение моих желаний, материализацию моих ошибок с Грацией. Я знал, что любить ее — это любить себя, а отринуть ее — это без нужды умножить боль. Я медлил, собираясь с силами для неправды.
— Да, — сказал я, и мы поцеловались.
Ее губы соприкасались с моими, ее гибкое тело прижималось ко мне. Она была реальна, как реальны были оставшиеся позади острова, как корабль, на чьей палубе мы стояли, как сияющий город, ждавший нас впереди.
— Тогда останься со мной, — сказала Сери.
Но мы сходили на корму, нашли мой саквояж, а затем прошли по гулким пустым коридорам к месту, откуда на берег были спущены сходни. Мы сошли на берег, ступая по рифленым деревянным ступенькам, поднырнув по дороге под один из стальных тросов, крепивших корабль к причалу.
Мы пересекли парковочную площадку, пробрались сквозь строй припаркованных машин, поднялись по ступенькам и вышли на улицу. Беззвучно проехал трамвай.
— Слушай, — сказал я, — а ты знаешь хоть примерно, где мы находимся?
— Нет, но этот трамвай идет в центр.
Я знал, что это Джетра, и знал, что она изменится. Мы пошли в том же направлении, что и проехавший трамвай. По грязной, плохо освещенной припортовой улице вовсю разгуливал ветер; слава еще богу, что ночь хоть отчасти скрадывала ее убожество. Мы шли довольно долго и в конце концов оказались на обширной площади, в дальнем конце которой, за идеально подстриженным газоном, стояло беломраморное здание с колоннадой.
— Это Сеньория, — сказала Сери.
— Я знаю.
А как же мне было не знать. В давние времена здесь была резиденция правительства, затем Сеньор переехал за город, и Сеньория стала туристической достопримечательностью, затем началась война, и она стала ничем. И всю мою жизнь в Джетре она оставалась ничем, красивым мраморным зданием, не имевшим никакого значения.
Рядом с дворцом был общественный парк, его наискось рассекала широкая, освещенная фонарями аллея. Туда я и свернул, желая сократить дорогу. Аллея шла вверх и вскоре привела нас на плоскую верхушку расположенного в центре парка холма, оттуда была видна большая часть города.
— Вот здесь я купил лотерейный билет, — сказал я.
Это воспоминание было слишком ярким, чтобы утратиться. Тот день, деревянный ларек, молодой солдат в парадной форме, с жестким фиксирующим ошейником. Теперь тут было пустынно, я смотрел поверх крыш и дальше, на во тьме терявшееся море. Где-то там был Сказочный архипелаг: нейтральная территория, простор для странствий, место, куда можно бежать, раздел между прошлым и настоящим. Я чувствовал, как затихает зов островов, чувствовал, что Сери это тоже чувствует. Она всегда отождествлялась с островами; если этот зов замрет окончательно, станет ли она обыкновенной, будничной?
Я взглянул на нее, на ее осунувшееся лицо и встрепанные ветром волосы, на тоненькую фигурку, на широко раскрытые глаза.
Через несколько минут мы пошли дальше, спустились с холма и попали прямо на один из бульваров, проходивших через центр Джетры. Здесь движение было оживленнее. По полосам, отделенным заграждениями от трамвайных путей, спешили экипажи и автомобили. Тишина рассеивалась. Я услышал звон трамвая, а затем скрежет железных ободьев колес по брусчатке. Рывком распахнулась дверь какого-то бара. На улицу выплеснулись яркий свет и обрывки звуков. Я услышал звон бутылок и стаканов, звяканье кассового аппарата, женский смех, монотонный долбеж поп-музыки.
Грохоча на стыках, промчался трамвай.
— Может, зайдем поесть, — предложил я, проходя мимо кафе. Запахи пищи притягивали с почти неодолимой силой.
— Как хочешь, — сказала Сери, и мы пошли дальше.
Я не имел представления, где мы и куда мы идем. Мы подошли к еще одному перекрестку, смутно мне знакомому, и тут, не сговариваясь, остановились. Я устал, тяжелый саквояж оттягивал мне руку. С ревом проносящиеся машины заставляли нас говорить, повышая голос.
— Даже не понимаю, зачем я хожу за тобой, — сказала Сери. — Ты же все равно меня бросишь, верно?
Она выглядела такой усталой и несчастной, что я боялся ответить.
— Я должен найти Грацию, — сказал я в конце концов.
— Грации нет.
— Я должен в этом убедиться.
Где-то здесь был Лондон, а где-то в Лондоне была Грация. Я знал, что найду ее в белой комнате, где по полу разбросаны листы неисписанной бумаги, похожие на островки неприкрашенной истины, предвещающие то, чему суждено быть. Она будет там, и она увидит, что я выбрался из своей фантазии. Теперь я был полон.
— Питер, распростись с этой верой. Возвращайся со мной на острова.
— Нет, я не могу. Я должен ее найти.
Сери помолчала, глядя на загаженный тротуар.
— Ты бессмертник, — сказала она, и было видно, что сказано это в отчаянии, как последний довод. — Ты понимаешь, что это значит?
— Теперь, к сожалению, это не значит для меня ничего. Я больше не верю, что это случилось.
Сери подняла руку и потрогала меня за ухом. Это место все еще оставалось чувствительным, и я непроизвольно отдернулся.
— На островах ты будешь жить вечно, — сказала она. — А покинув острова, ты станешь обычным. Острова вечные, и ты будешь там свободен от времени.
— Нет. — Я упрямо затряс головой. — Я больше не верю, Сери. Все это не мое, мне там не место.
— Значит, ты считаешь, что я тебе лгу.
— Нет, я так не считаю.
Я попытался обнять Сери, но она меня оттолкнула.
— Я не хочу, чтобы ты ко мне прикасался, — сказала она. — Иди ищи свою Грацию.
Она плакала. Я стоял в нерешительности. Мне было страшно, что Лондона здесь нет, и что Грация исчезнет.
— Сери, — спросил я, — я смогу найти тебя снова?
Сможешь, сказала она, когда поймешь, где искать.
Поздно, слишком поздно я понял, что она от меня удаляется. Я бросился прочь от нее и остановился на краю тротуара, ожидая просвета в движении. Мимо меня проносились экипажи и трамваи. Затем я заметил, что здесь есть подземный переход, и спустился в него, потеряв Сери из виду. Я припустил бегом, взлетел, спотыкаясь, по лестнице и оказался на другой стороне. На мгновение место показалось мне знакомым, но когда я оглянулся
