— Она очень красива, Дориан, — сказал он. — Но играть неумеет. Пойдемте!
— Нет, я досижу до конца, — возразил Дориан резко и сгоречью. — Мне очень совестно, что вы из-за меня потеряли вечер, Гарри. Прошупрощения у вас обоих.
— Дорогой мой, мисс Вэйн, наверное, сегодня нездорова, —перебил его Холлуорд. — Мы придем как-нибудь в другой раз.
— Хотел бы я думать, что она больна, — возразил Дориан. — Новижу, что она просто холодна и бездушна. Она совершенно изменилась. Вчера ещеона была великой артисткой. А сегодня — только самая заурядная средняя актриса.
— Не надо так говорить о любимой женщине, Дориан. Любовьвыше искусства.
— И любовь и искусство — только формы подражания, — сказаллорд Генри. — Ну, пойдемте, Бэзил. И вам, Дориан, тоже не советую здесьоставаться. Смотреть плохую игру вредно для души… Наконец, вряд ли вы захотите,чтобы ваша жена оставалась актрисой, — так не все ли вам равно, что она играетДжульетту, как деревянная кукла? Она очень мила. И если в жизни она понимаеттак же мало, как в искусстве, то более близкое знакомство с ней доставит ваммного удовольствия. Только два сорта людей по-настоящему интересны — те, ктознает о жизни все решительно, и те, кто ничего о ней не знает… Ради бога,дорогой мой мальчик, не принимайте этого так трагично! Секрет сохранениямолодости в том, чтобы избегать волнений, от которых дурнеешь. Поедемте-ка сомной и Бэзилом в клуб! Мы будем курить и пить за Сибилу Вэйн. Она красавица.Чего вам еще?
— Уходите, Гарри, — крикнул Дориан. — Я хочу побыть один.Бэзил, и вы уходите. Неужели вы не видите, что у меня сердце разрывается начасти?
К глазам его подступили горячие слезы, губы дрожали. Отойдяв глубь ложи, он прислонился к стене и закрыл лицо руками.
— Пойдем, Бэзил, — промолвил лорд Генри с неожиданной длянего теплотой. И оба вышли из ложи.
Через несколько минут снова вспыхнули огни рампы, занавесподнялся, и началось третье действие. Дориан Грей вернулся на свое место. Онбыл бледен, и на лице его застыло выражение высокомерного равнодушия. Спектакльпродолжался; казалось, ему не будет конца. Зал наполовину опустел, людиуходили, стуча тяжелыми башмаками и пересмеиваясь. Провал был полный.
Последнее действие шло почти при пустом зале. Наконецзанавес опустился под хихиканье и громкий ропот.
Как только окончился спектакль, Дориан Грей помчался закулисы. Сибила стояла одна в своей уборной. Лицо ее светилось торжеством, глазаярко блестели, от нее словно исходило сияние. Полуоткрытые губы улыбалиськакой-то одной ей ведомой тайне.
Когда вошел Дориан Грей, она посмотрела на него с невыразимойрадостью и воскликнула:
— Как скверно я сегодня играла, Дориан!
— Ужасно! — подтвердил он, глядя на нее в полном недоумении.— Отвратительно! Вы не больны? Вы и представить себе не можете, как это былоужасно и как я страдал!
Девушка все улыбалась.
— Дориан. — Она произнесла его имя певуче и протяжно,упиваясь им, словно оно было слаще меда для алых лепестков ее губ. — Дориан,как же вы не поняли? Но сейчас вы уже понимаете, да?
— Что тут понимать? — спросил он с раздражением.
— Да то, почему я так плохо играла сегодня… И всегда будуплохо играть. Никогда больше не смогу играть так, как прежде.
Дориан пожал плечами.
— Вы, должно быть, заболели. Вам не следовало играть, есливы нездоровы. Ведь вы становитесь посмешищем. Моим друзьям было нестерпимоскучно. Да и мне тоже.
Сибила, казалось, не слушала его. Она была в каком-тоэкстазе счастья, совершенно преобразившем ее.
— Дориан, Дориан! — воскликнула она. — Пока я вас не знала,я жила только на сцене. Мне казалось, что это — моя настоящая жизнь. Один вечеря была Розалиндой, другой — Порцией. Радость Беатриче была моей радостью, истрадания Корделии — моими страданиями. Я верила всему. Те жалкие актеры, чтоиграли со мной, казались мне божественными, размалеванные кулисы составляли моймир. Я жила среди призраков и считала их живыми людьми. Но ты пришел, любимый,и освободил мою душу из плена. Ты показал мне настоящую жизнь. И сегодня у менясловно открылись глаза. Я увидела всю мишурность, фальшь и нелепость тойбутафории, которая меня окружает на сцене. Сегодня вечером я впервые увидела,что Ромео стар, безобразен, накрашен, что лунный свет в саду не настоящий и садэтот — не сад, а убогие декорации. И слова, которые я произносила, были ненастоящие, не мои слова, не то, что мне хотелось бы говорить. Благодаря тебе яузнала то, что выше искусства. Я узнала любовь настоящую. Искусство — только еебледное отражение. О радость моя, мой Прекрасный Принц! Мне надоело жить средитеней. Ты мне дороже, чем все искусство мира. Что мне эти марионетки, которыеокружают меня на сцене? Когда я сегодня пришла в театр, я просто удивилась: всесразу стало мне таким чужим! Думала, что буду играть чудесно, — а оказалось,что ничего у меня не выходит. И вдруг я душой поняла, отчего это так, и мнестало радостно. Я слышала в зале шиканье — и только улыбалась. Что они знают отакой любви, как наша? Возьми меня отсюда, Дориан, уведи меня туда, где мыбудем совсем одни. Я теперь ненавижу театр. Я могла изображать на сцене любовь,которой не знала, но не могу делать это теперь, когда любовь сжигает меня, какогонь. Ах, Дориан, Дориан, ты меня понимаешь? Ведь мне сейчас играть влюбленную— это профанация! Благодаря тебе я теперь это знаю.
Дориан порывистым движением отвернулся от Сибилы и сел надиван.
— Вы убили мою любовь, — пробормотал он, не поднимая глаз.
Сибила удивленно посмотрела на него и рассмеялась. Дорианмолчал. Она подошла к нему и легко, одними пальчиками коснулась его волос.Потом стала на колени и прильнула губами к его рукам. Но Дориан вздрогнул,отдернул руки. Потом, вскочив с дивана, шагнул к двери.
